Историческое міросозерцаніе Грановскаго

Грановскій иміль громадное вліяніе на со: ременниковъ. Онъ занималъ совершенно исключительное положеніе въ университегЬ, быль во мнініи общества главною силою одного изъ тіхъ кружковъ, которые привлекали къ себі вниманіе образо- ванныхъ людей того времени, и дійствительно являлся своего рода центральною фигурою среди людей сороковыхъ годовъ. Такое положеніе не дается человіку даромъ: такое положеніе за- воевываютъ для себя обаятемъ своей личности, силою своей мысли и глубиною нравственнаго чувства только люди, особенно награжденные лучшими даровапіями человіческаго духа. Въ пер-

') РЪчъ на торжественномъ акгЬ С.-Нетербургскаго университета 8 февраля 1896 года. вый разъ въ исторіи нашего просвіщеній деятелю науки н университетскому преподавателю пришлось играть такую общественную роль,-и именно какъ ученому, какъ профессору. Въ жизни нашихъ университетовъ Грановскій быль первымъ про- фессоромъ исторіи, который, поставивъ на своемъ знамени идею науки, желалъ, чтобы эта наука находилась въ живомъ общеніи съ другими отраслями человіческаго знанія, и, внося въ нее общія философскія идеи, выработанныя передовыми умани своего времени, стремился къ тому, чтобы наука эта оказывала вліяніе на жизнь, была воспитательницею и руководительницею не только одной учащейся молодежи, но и всего нашего общества. Онъ былъ первый на каеедрі всеобщей исторіи, который отрешался отъ взгляда на этотъ предмета», какъ на механическое соединеніе частныхъ исторій отдЬльныхъ странъ и народовъ, для того, чтобы возвыситься до всемірно-исторической точки зрінія, до представленій исторіи человечества, въ нЪдрахъ котораго совершается единый по своему существу и по своей ціли про- цессъ духовнаго и общественная развитія. Грановскій же, нако- нецъ, начинаетъ у насъ рядъ русскихъ ученыхъ, которые стали самостоятельно заниматься исторіей европейскаго Запада, въ чемъ, можно сказать, выразилась впервые зрелость нашей научной мысли и наше право на умственную самостоятельность въ сфері всеобщей исторіи.

Въ качеств^ одного изъ представителей каеедры всеобщей исторіи въ Петербургскомъ университет^ и притомъ какъ воспи- танникъ университета Московскаго, въ которомъ Грановскій оста- вилъ прочную научную традицію, я позволю себі заняться вы- яснешемъ передъ Вами историческаго міросозерцанія знаме- нитаго историка. Я не стану говорить ни о его личности, ни о сред-Ь, его окружавшей; не стану ділать характеристики Гранов- скаго, какъ университетскаго преподавателя и публичнаго лектора, какъ частнаго человека и общественнаго д-Ьятеля; не стану разбирать отдельный его произведенія или передавать, какъ онъ смотр'Ьлъ на тЬ или другіе пароды, эпохи, собитія, которыхъ касался въ coчинeнiяxъ своихъ и лекщяхъ. Задача, которую я себі поставилъ, строго ограниченная: мні хочется выяснить ТО, чтд можно назвать исторической философіей Грановскаго,-его отно- шеніе къ разнымъ теоретическимъ вопросамъ исторической науки. Этой работы во всемъ ея объема до сихъ поръ никто еще не производилъ Въ 1856 г., издавая сочиненія Грановскаго, Кудрявцевъ, его ученикъ и товарищъ по каеедрі, приглашалъ "определить его місто и общее значеніе въ литературі", "обсудить всю сферу умственнаго созерцанія писателя, сколько она отразилась въ его сочинешяхъ" 1). Съ тЬхъ поръ прошло сорокъ літь, но работа эта по отношенію къ теоретическимъ взглядамъ Грановскаго доселі не исполнена. Грановскій написалъ, какъ известно, очень мало. Исторіологическимь вопросамъ посвящена лишь одна его актовая річь "О современномъ состояніи и значеній всеобщей исторіи", читанная #мъ въ 1852 г., да въ конці прошлаго года былъ опубликованъ впервые набросокъ историко- философскаго введенія, повидимому, въ первый университетскій курсъ Грановскаго 2). Остаются загЬмъ отдільния мысли, разбросанный по разнымъ містамь сочиненій Грановскаго. Матеріаль -скудный,-говорить нечего: быть можетъ, этимъ и объясняется то, что онъ не сосредоточивалъ на себі вниманія людей, писав- шихъ о знаменитомъ профессорі. Но этого матеріала совершенно достаточно, чтобы, не прибігая ни къ какому угадывашю мысли Грановскаго, возсоздать его общее историческое міросозерцаніе. Безъ всякихъ натяжекъ притомъ его можно представить, какъ міросозерцаніе въ общемъ послідовательное и до извістной степени цільное. Быть можетъ, кое-гді въ немъ не сведутся концы съ концайи, но въ этомъ будуть виноваты пробіли: о многомъ намъ Грановскій не сказалъ, какъ онъ объ этомъ думалъ. Ніть ничего невозможнаго и въ томъ. что если бы мы знали мысли Грановскаго въ боліє подробномъ ихъ развитіи, мы обнаружили бы въ нихъ и боліє різкія противорічія, но и тутъ весьма мпогое въ его міросозерцаніи отъ насъ скрыто.

Между тімь такое уясненіе историческаго міросозерцанія Грановскаго иміеть значеніе не только для боліє полной характеристики его умственной физіономіи, оно характеризуетъ и цілую эпоху. Грановскій находился въ числі гЬхъ молодыхъ профессоровъ, которые, вернувшись изъ-за-границы, внесли въ высшее предо даваніе свіжую струю и какъ нельзя боліє со дій- ствовали развитію науки въ университетахъ, обновленныхъ уста- вомъ 1835 года. Всі эти профессора подверглись могущественному вліянію западной науки въ ея разныхъ направлеяіяхь, но ни на комъ это вліяніе не сказалось такъ полно и многосторонне, какъ на Грановскомъ, чтб, въ свою очередь* не повзолило ему отразить на себі лишь одно какое-либо умственное теченіе Запада. Въ историческомъ міросозерцаніи Грановскаго мы иміемь поэтому діло съ тогдашнимъ русскимъ синтезомъ разныхъ направленій исторической наукц Запада. Въ послідніе годы жизни Грановскаго, подъ вліяніемь тогдашнихъ политическихъ собнтій, наше умственное общепіе съ европейскою наукою почти прекратилось, по крайней мірі, въ формі посылки за-границу моло- дыхъ ученыхъ для приготовленія къ профессурі. Оно воэстано- вилось вполні лишь съ новымъ обновлетемъ университетской жизни-въ шестидесятыхъ годахъ. Въ историческомъ міросозерцаніи Грановскаго, продолжавшаго до самой своей смерти слідить за западною наукою, мы видимъ ту высшую ступень научно- философскаго отношенія къ всеобщей исторіи, какая была только тогда возможна на русской университетской каеедрі. Вотъ почему я и счелъ себя въ праві сказать, что историческое міросозерцаніе Грановскаго характеризуетъ и цілую эпоху.

Но это міросозерцаніе иміеть и не одно историческое значеніе. Въ немъ есть и доселі живые элементы, есть идеи, кото- рымъ принадлежитъ безсмертіе, ибо идеи эти вырабатывались віками исторической работы человічества и не умирають со смертью отдільнаго человіка, какъ не умирають и съ оконча- ніемь ОТДІЛЬШІХЬ историческихъ эпохъ. Это вічное и безсмерт- ное въ историческомъ миросозерцаніи Грановскаго-его заслуга, дающая ему право на то, чтобы поминать его имя не въ одні знаменательный годовщины.

Грановскій, сказать правду, не иміль ни любви, ни таланта къ отвлеченному мншленію 4)і по °нъ никогда не былъ совершенно чуждъ теоретическихъ интересовъ, особенно по ихъ связи съ практическими вопросами жизни. Теоретическіе вопросы исторической науки весьма сильно занимали Грановскаго. Въ каче- стві введенія къ своимъ курсамъ онъ часто пользовался темою о ціли и значеній всеобщей исторіи, и въ такихъ вступитель- ныхъ лекщяхъ онъ развивалъ свою тему философски. Уже подготовляя свой первый университетскій курсъ 1839 г., онъ пред- послалъ ему общее разсужденіе о задачахъ исторической науки, объ ея отношешяхъ къ философіи и къ другимъ наукамъ. Въ неизданныхъ до сихъ поръ тетрадяхъ Грановскаго сохранился набросокъ введенія, повидимому, въ этотъ его первый курсъ. По этому отрывку, только-что изданному, мы иміемь возможность судить о томъ, какъ ставилъ Грановскій въ началі своей профессорской деятельности основные вопросы исторической науки. Существуете, кромі того, запись курса 1843-44 г., сделанная однимъ изъ его учениковъ, и здісь начало оказывается еще боліє проникнутымъ философскими идеями. Меніе, чімь за три года до своей смерти, на -университетскомъ акті 1852 г. Грановскому пришлось произнести обычную річь, и его темою было "современное состояніе и значеніе всеобщей исторіи". Очевидно, этому предмету онъ придавалъ большую важность. "Вопросы о теоретическомъ значеній исторіи, - говорилъ онъ самъ въ этой річи,-вопросы о приложеніи ея уроковъ къ жизни, о средствахъ, которыми она можетъ достигать своихъ дійстви- тельныхъ, или извні ей поставленныхъ цілей, не новы. Они обращали на себя вниманіе великихъ умовъ древняго міра и составляютъ неистощимое содержаніе ученыхъ преній въ наше время. Важность этихъ вопросовъ,-прибавляетъ онъ, - едва ли можетъ подлежать сомнінію, тімть боліє, что они находятся3 въ тісной связи съ задачею нравственнаго и умственнаго образо- ванія, слідовательно, съ цілою участью будущихъ поколіній" 1), Наконецъ, Грановскій, по словамъ его біографа А. В. Станкевича, передъ самою своею смертью наміревалея приготовить для задуманнаго имъ сборника нісколько статей подъ назватемъ "Историческія письма", "желая изложить въ нихъ рядъ мыслей о своей наукі и высказаться полніе и отчетливіе о гЬхъ вопро- сахъ, которыхъ коснулся въ своей річи "О современномъ со- стояніи и значеній всеобщей исторіи" 2). Свой интересъ къ вопросамъ подобнаго рода Грановскій внушалъ, очевидно, и своимъ ученикамъ. Въ статьі своей "О совремепныхъ задачахъ исторіи", заключающей въ себі раз- боръ річи Грановскаго, Кудрявцевъ прямо назвалъ ее "однимъ изъ тёхъ важныхъ и прочныхъ пріобрЄтеній литературы, которыя должны наиболее соответствовать распространенію основатель- ныхъ знаній о предмете-въ настоящемъ случае знаній истори- ческихъ" Можно сказать, что въ этомъ отношепіи Грановскій былъ родоначальникомъ той традидіи, которая сделалась характерною особенностью историческаго преподаванія въ Москов- скомъ университете.

ДЄЛО въ томъ, что Грановскій съ самаго начала своихъ за- нятій исторіей сталъ интересоваться и философіей. Въ 1837 г., ясивя въ Берлине, онъ слушалъ университетскія лекцій по фило- софіи и изучалъ Гегеля, интересуясь въ то же время и современностью 2). Къ философіи его влекли преимущественно нравственные запросы его души, чуткой «о всему возвышенному: это съ ПОЛНЄЙШЄЮ очевидностью явствуетъ изъ его письма къ Григорьеву, ГДЄ онъ объяснялъ, почему сталъ заниматься философіей, и убЄждаль Григорьева читать Гегеля -). Интересуясь отвлеченными проблемами философіи, ИМЄЯ известную философскую подготовку, Грановскій не могъ, конечно, не ставить и въ своей науке, въ исторіи, общихъ теоретическихъ вопросовъ. Тогдашнее преподаваніе всеобщей исторіи въ нашихъ универси- тетахъ и, между прочимъ, въ Петербургскому гдЄ учился Грановскій, было вовсе не таково, чтобы навести его на эти вопросы 4). Свой вкусъ къ историческимъ заняттямъ онъ пріобрЄль путемъ чтенія трудовъ лучшихъ европейскихъ историковъ, и они-то, конечно, должны были натолкнуть его на массу вопро- совъ общаго, такъ сказать, историко-философскаго характера. До своей заграничной поїздки Грановскій быль уже хорошо знакомъ съ французскими историками, выступившими въ двад- цатыхъ годахъ съ замечательными трудами по исторіи средневековой Францій, быль хорошо знакомъ съ Гизо и Огюстеномъ Тьерри, которые разрабатывали свои историческія темы въ такой тесной СВЯЗИ СЪ наиболее жгучими вопросами тогдашней общественной жизни и ВМЄСТЄ СЪ темъ внося въ эту разработку совершенно новые матеріали, пріемн и идеи, однимъ словомъ, новый научный духъ. Новымъ научнымъ духомъ ПОВЄЯЛО на Грановскаго и въ Берлине, гдЄ онъ слушалъ лекцій Ранке, по- ложившаго начало разработке новой западно-европейской исторіи. Въ Берлине онъ слушалъ и лекцій знаменитаго родоначальника исторической школы права, Савиньи, который, несмотря на всю односторонность своей теорій, несомненно сдЄиаль много для внесенія научности въ историческое изученіе права. Достаточно назвать лишь эти имена-Гизо и Тьерри, Ранке и Савиньи чтобы представить себе, подъ какими вліяніями стало складываться отношеніе Грановскаго къ исторической науке. ПОЗДНЄЄ онъ сумелъ оценить и великое значеніе Нибура, одного изъ первыхъ настоящихъ научныхъ историковъ XIX века. ВСЄ эти вліянія скрещивались въ Грановскомъ. Онъ, однако, не поддавался исключительно ни одному изъ нихъ, умея рядомъ съ сильными сторонами каждаго направленій замечать и его недостатки но именно самыя несогласія въ исходныхъ пунктахъ техъ историческихъ школъ, подъ влiянieмъ которыхъ складывалось научное міросозерцаніе Грановскаго, должны были наталкивать его на необходимость самостоятельнаго разрЄшенія основ- ныхъ теоретическихъ вопросовъ своей науки. Философія Гегеля, занимавшая въ ту эпоху тронъ европейской мысли, съ своей стороны, предлагала готовые ответы на эти вопросы и, значить, могла интересовать Грановскаго не только потому, что такъ или иначе "успокаивала его душу". Какъ ни различны были основныя идеи тогдашнихъ историческихъ школъ, - идеи либеральной школы Гизо и Огюстена Тьерри, критической школы Нибура и Ранке, консервативной школы Савиньи, - въ одномъ онЄ всі были между собою согласны. Именно въ этихъ "школахъ" исторія начала превращаться въ настоящую науку. До этого времени на исторіографію смотрели обыкновенно, какъ на искусство, какъ на одинъ изъ ро- цовъ, да и то не самыгь важныхъ, изящной словесности. Авторы общихъ трактатовъ о томъ, что такое исторія, каковї* ея ЦЄЛИ и средства, въ ту эпоху еще не были въ состояніи отрешиться отъ взгляда, роднивгааго исторію съ подзіей, хотя ВМЄСТЄ СЪ темъ и искали, гдЄ же та граница, которая ОТДЄЛЯЄТЬ одну отъ другой: авторамъ подобныхъ трактатовъ было известно, что такое "историческое искусство", но выражеше "историческая наука" имъ было бы, пожалуй, непонятно. Даже много ПОЗДНЄЄ у насъ БЄЛИНСКІЙ, увлеченный историческимъ романомъ, высказывалъ ту мысль, что ПОСЛЄДНІЙ можетъ вытеснить исторію. Хотя Грановскій, подобно Огюстену Тьерри, заинтересовался сначала исто- ріей, благодаря въ значительной МЕРЕ Вальтеру-Скотту, ТЄМЬ не МЄНЄЄ ОНЪ весьма скоро проникся темъ новымъ паучнымъ духомъ, который характеризуете историческія работы Нибура, Савиньи, Гизо, Тьерри и Ранке. Въ своей актовой рЄчи Грановскій самымъ решительнымъ образомъ заявилъ, что видитъ въ исторіи только науку. "Греки и римляне, - говорить онъ ЗДЄСЬ,-смотрЄли на исторію другими глазами, нежели мы. Для нихъ она была болЄе искусствомъ, ЧЄМЬ наукою... Задача гре- ческаго историка заключалась преимущественно въ возбужденіи въ читателяхъ вравственнаго чувства или эстетическаго наслажде- нія... Политическіе опыты прошедшихъ ПОКОЛЄНІЙ должны были служить примеромъ и урокомъ для будущихъ 1)... При господстве такихъ направленій произведенія древней исторіографіи не могли походить на ученыя сочиненія новаго времени, болЄе иди мєнЄє носящія на себе печать кабинетной работы а)... ИМЄЯ, та- кимъ образомъ, въ виду или ту сторону духа, на которую ДЄЙ- ствуетъ искусство, или сферу практической, гражданской деятельности, исторія уклонилась огь строгаго характера науки. ИзслЄдованіе въ настоящемъ смысле этого слова, критика фак- товъ почти не существовали"8) Нужно было бы, впрочемъ, ЦЄЛИ- комъ выписать те страницы, изъ которыхъ взяты нами приве- денныя слова, чтобы показать, какъ Грановскій противополагалъ исторію-науку исторіи-искусству. Это не значить, однако, что онъ желалъ изгнанія изъ исторіи художественнаго элемента. Совсімь нігь. Желать этого онъ не могъ, будучи самъ худож- никомъ слова, и если кому въ своей внешней манері онъ и подражалъ, то именно Тьерри, который, какъ известно, быль великимъ мастеромъ изящнаго историческаго повіствованія. Мало того. Въ той же актовой річи Грановскій протестовалъ противъ историковъ, которые пишуть только для ученыхъ, забывая, что исторія есть, какъ выразился онъ, "по самому существу своему самая популярная изъ всЬхъ наукъ, призывающая къ себі вс-Ьхъ и каждаго. Къ счастью,-прибавляетъ онъ тутъ же,- узкія понятія о мнимомъ достоинств^ науки, унижающей себя исканіемь изящной формы и общедоступнаго изложенія, возник- шія въ удушливой атмосфері німецкихь ученыхъ кабинетовъ, несвойственны русскому уму, любящему світь и просторъ. Цеховая, гордая своей исключительностью наука не въ праві расчитывать на его сочувствіе* Все въ той же актовой річи Грановскій, весьма краснорічиво изображая, какъ велика въ наше время масса историческаго матеріала и монографическихъ раз- работокъ этого матеріала, приходить, наконецъ, къ такому выводу: "ясно, что при настоящемъ состояніи исторіи она должна отказаться отъ притязаній на художественную законченность формы, возможной только при строгой определенности содержа- нія, и стремиться къ другой ціли, т.-е. къ приведенію разно- родныхъ стихій своихъ подъ одно единство науки" 2).

Извістно, что посліднія слова Грановскаго встрітили горячій протестъ со стороны Кудрявцева, который, наоборотъ, весьма сильно дорожилъ художественностью формы а). Но намъ совершенно понятна мысль Грановскаго. Самъ художникъ, онъ ВИДЄЛЬ, ТЄМЬ не мєнЄє, что исторія все болЄе и болЄе делается изъ искусства, какимъ была до того времени, настоящею наукою, что по самому существу своему она должна стоять ближе къ философіи и къ друтимъ наукамъ, чемъ къ поазіи или изящной словесности.

Грановскій, действительно, понималъ исторію-науку не иначе, какъ въ связи прежде всего съ философіей. Какъ ни важны были общія историческія идеи, которыми онъ быль обя- занъ своимъ западнымъ учителямъ, никто изъ нихъ не давалъ ему того, что онъ называлъ "единствомъ науки", - дЄльнаго взгляда на исторію человечества. Мы еще увидимъ, какъ доро- жилъ Грановскій всемірно-историческою точкою зрЄнія, т. е. точкою зрЄнія, необходимо лежащею въ основе философіи исторіи. Мысль объ общемъ смысле исторіи человечества стала занимать Грановскаго еще во время его приготовленій къ профессуре. Во вступленіи въ первый же свой университетскій курсъ онъ говорилъ о главныхъ представителяхъ философіи исторіи въ XVIII в., объ ИзелинЄ и о Копдорсе, о ГердерЄ и о КантЄ и давалъ общую характеристику ихъ идей. Въ учебнике исторіи Грановскій кратко разсказываетъ исторію философіи исторіи, называя еще Боссюэта, Вико, Боллингброка, Лессинга и др. Значить онъ знакомился съ важнейшими явленіями въ области философіи исторіи ЧеловЄкь, изучавшій Гегеля, конечно, не могъ не интересоваться вопросомъ о смысле исторіи человечества, тЄмь болЄе, что этотъ человЄхь быль къ тому же историкъ, и что лекцій знаменитаго мыслителя по .Философіи исторіи" были изданы какъ-разъ въ то время, когда нашъ историкъ учился у его* последователей въ БерлинЄ. Философія Гегеля давала Грановскому то, чего не могли дать изучавшіеся имъ историки и юристы, давала именно высшую объединяющую мысль. Известно, какъ было дЄло. На Гегеля указалъ Грановскому его другъ Н. В. Станкевичъ, которому онъ высказывалъ свои сомнЄнія по поводу подавляющей массы матеріала, подлежавшаго изученію. Станкевичъ понялъ природу своего друга и посовЄтоваль ему заняться Гегелемъ. "Больше простора душе, мой милый Грановскій! Теперь ты занимаешься исторіей: люби же ее, какъ поазію,- прежде, нежели ты свяжешь ее съ идеей,-какъ картину разнообразной и причудливой жизни человечества, какъ задачу, которой РЄШЄНІЄ не въ ней, а въ тебе, и которое вызовется стро- гимъ мышлетемъ, приведеннымъ въ науку" *). Грановскій по- слЪдовалъ совету друга и вынесъ изъ изученія Гегеля свою философскую, всемірно-историческую точку зрЄнія, усвоивъ себе преимущественно тотъ взглядъ, что въ исторіи человечества каждый народъ, каждая эпоха представляють собою известныя идеи, какъ отдельные моменты въ единомъ прогрессивномъ раз- витіи культуры. Онъ не сделался, однако, гегельянцемъ въ ТЄС- номъ смысле слова, и уже въ курсе 1839 г. аттестовалъ "Фило- софію исторіи" Гегеля, какъ произведете слабое 2). Сравнивал взгляды Грановскаго, высказывавппеся имъ въ 1839 и 1852 гг., мы можемъ даже сказать, что и то гегельянство, какое еще проявляется въ немъ въ начале его деятельности, къ концу ея СОВСЄМЬ исчезаетъ.

Конечно, вопросъ о взаимныхъ отношеніяхь философіи и исторіи долженъ былъ весьма сильно занимать Грановскаго- Изложивъ во вступленіи къ курсу 1839 г. въ самыхъ общихъ чертахъ историко-философское ученіе Гегеля, Грановскій продолжаете такъ: "историки встали и противъ этихъ идей, отчасти ВСЛЄДСТВІЄ заносчивости, съ какою философы прилагали ихъ, отчасти вслтьдствіе уваженія къ собственной наукуь. Она не должна вступать въ службу системы, еще не победившей ВСЄХЬ противорЄчій, еще находящейся въ борьбе. У исторіи, какъ и у философіи, есть определенная ея собственнымъ поня- тіемь граница, за которую она не должна переходить. Ея содержаніе составляюмъ факты, данные опытомъ, определенные обстоятельствами,, ея форма не есть чистая отвлеченная мысль, а живое созерцаніе. Конечно,-продолжалъ Грановскій,-всеобщая исторія должна восходить отъ отдельныхъ явленій къ общему, къ неизменному, къ закону; но она идете путемъ обыкно- веннаго размышлетя, и только то, что въ ней самой открывается, имгьетъ въ ней мгъсто" 8). Въ немногихъ словахъ нельзя было лучше протестовать во имя исторической науки противъ притя- заній гегельянцевъ. Но и это еще не все. ВСЛЄДЬ за приведен- ными словами Грановскій заявляете, что исторія .подобно есте- ственнымъ наукамъ должна ограничиться наблюдетемъ однообразно повторяющихся случаевъ и выводомъ закона или общаго правила". Мы еще увидимъ, какъ позднее понималъ Грановскій отношеніе исторіи къ естествознанію.

Злоупотребленіе философіей въ исторіи не отталкивало, однако, Грановскаго отъ философіи. "Каждый вносить,-писалъ онъ въ томъ же 1839 г.,-въ исторію собственный предположенія, которыя опредЄляють весь его взглядъ на науку: если не самая философія, то идеи ея, отрЪшенныя отъ строгой научной формы и живущія въ общемъ сознаніи, проникають въ исторію. ТЄ же люди, которые такъ гордо отстаивали независимость исторіи» защищали ее противъ насилія новой философской системы, сами безъ сознанія, были приверженцы старой, уже отжившей системы, Теперь философія стала необходимымъ пособіемь для исторіи, она дала ей направленіе къ всеобщему, усилила ея средства и обогатила ее идеями, которыя изъ самой исторіи не могли скоро развиться" *). Такъ ясно и определенно понялъ только-что начинавшей свою профессорскую деятельность Грановскій взаим- ныя отношенія философіи и исторіи,-вопросъ, который тогда многимъ казался разрешеннымъ или въ смысле полнаго подчи- ненія историческихъ фактовъ философскимъ идеямъ, или въ смысле полнаго отрішенія исторіи отъ философіи. Какъ исто- рикъ, "уважающій свою науку", Грановскій не могъ примкнуть ни къ одному изъ этихъ двухъ РЄШЄНІЙ, И его решеніе вопроса, разумеется, нельзя не назвать единственно правильными Правда, въ отрывке 1839 г. онъ говорить иногда несколько туманнымъ языкомъ 2), но этого уже НЄТЬ ВЪ дальнейшихъ изложеніяхь его взгляда на взаимныя отношенія философіи и исторіи. Въ существенныхъ чертахъ онъ остался веренъ своему воззрЄнію на этотъ счетъ и ВПОСЛЄДСТВІИ. "Быть можетъ,-говорить онъ въ актовой річи 1852 г.,-ни одйа наука не подвергается въ такой степени вліянію господствующихъ философскихъ системъ, какъ исторія. Вліяніе это обнаруживается часто противъ воли самихъ историковъ, упорно отстаивающихъ мнимую самостоятельность своей науки! Содержаніе каждой философской системы рано или поздно делается общимъ достояшемъ, переходя въ область приманеній, въ литературу, въ ходячія МНЄНІЯ образо- ванныхъ сословій. Изъ этой окружающей его умственной среды заимствуетъ историкъ свою точку зрЄнія и мЄрило, прилагаемое имъ къ описываемымъ собыиямъ и дЄламьа. Указавъ на это весьма естественное подчиненіе историка идеямъ своего вЄка, Грановскій оговаривается, однако, что "между такимъ неизбЄж- нымъ и нерідко безсознательнымъ подчинешемъ фактовъ взятому извне воззрЄнію и логическимъ построеніемь исторіи большое разстояніе" Онъ быль врагомъ того конструированія исторіи, которое было въ такомъ ходу у гегельянцевъ. "Слабая сторона философіи исторіи,-говорить онъ еще,-ВЪ ТОМЪ виде, въ какомъ она существуетъ въ настоящее время, заключается, по нашему МНЄНІЮ, въ приложеніи логическихъ законовъ къ отдЄль- нымъ періодамь всеобщей исторіи. Осуществленіе этихъ законовъ можетъ быть показано только въ ЦЄЛОМЬ, а не въ частяхъ, какъ бы онЄ не были значительны" 2,).Вспомнивъ, что съ конца прошедшаго СТОЛЄТІЯ философія исторіи не переставала предъявлять свои права на независимое отъ фактической исторіи значеніе, Грановскій замЄчаегь, что уснЬхъ не оправдалъ этихъ притязаній! "Ска- жемъ болЄе, - продолжаете онъ, - философія исторіи едва ли можете быть предметомъ особеннаго, отдЄльнаго оте всеобщей исторіи, изложенія. Ей принадлежитъ по праву глава въ фено- менологіи духа, но спускаясь въ среду частныхъ явленій, нисходя до ихъ оцЄнки, она уклоняется отъ настоящаго своего призва- нія, заключающаяся въ опредЄленіи общихъ законовъ, которымъ подчинена земная жизнь человечества, и неизбежныхъ цЄлей историческаго развитія. Всякое покушеніе съ ея стороны провести рЄзкую черту между событиями, логически необходимыми и случайными, можете повести Къ значительнымъ ошибкамъ и будете болЄе или мєнЄє носить на себЄ характеръ произвола" а). Грановскій и туте ссылается на неудачу гегелевой попытки.

Занятія философіей не только пріучали Грановскаго искать обьединенія разрозненнаго матеріала исторіи, но и вообще расширяли его умственный горизонтъ. Въ самомъ ділі, онъ весьма широко понималъ свою науку. Уже въ наброске 1839 г. онъ удрекалъ Гегеля за то, что тотъ подъ "исторіей разумЪлъ только политическую исторію народовъ, ограничивая такимъ образомъ ея значеніе" *). Чисто внешняя политическая исторія, процвітавшая въ то время на университетскихъ каеедрахь, не удовлетворяла Грановскаго, и онъ естественно искалъ сближенія исторіи съ другими науками. Къ мысли объ этой свяэи онъ возвращался особенно охотно. "Самый кругъ историческихъ источни- ковъ безпрестанно расширяется,-говорить онъ въ своей актовой річи.-Сверхъ словесныхъ и письменныхъ СВИДЄТЄЛЬСТВЬ вся- каго рода, отъ народной пЬсни до государственной грамоты, онъ принимаетъ въ себя памятники искусствъ и вообще всі произ- веденія человіческой деятельности, характеризующія данное время или народъ. Можно безъ преувеличенія сказать, ЧТОНЄТЬ науки, которая не входила бы своими результатами въ составь всеобщей исторіи, ИМЄЮЩЄЙ передать ВСЄ ВИДОИЗМЄНЄНІЯ и вліянія, какимъ подвергалась земная жизнь человечества44 а). Ту же мысль онъ повторилъ во введеній къ начатому имъ учебнику всеобщей исторіи, причемъ ОТМЄТИЛЬ, что тесная связь исторіи съ другими науками налагаете и на историка обязанность иметь общее понятіе о развитіи и современномъ состояніи отдельныхъ наукъ 8). Самъ Грановскій былъ ЧЄЛОВЄКЬ ДЄЙСТВИ- льтено образованный, обладалъ весьма разносторонними знаніями. Его занятія литературой начались очень рано и даже отразились на его немногочислениыхъ произведеніяхь. Стоить, далЄер прочесть "Воспоминаніе о Грановскомъ" его ученика и товарища Кудрявцева, чтобы убедиться въ томъ глубокомъ интересе въ литературі всіхь народовъ и временъ, который отличалъ нашего историка. "Онъ, - говорить Кудрявцевъ, - иміль обычай допрашиваться у поэтическихъ памятниковъ многаго, не доска- заннаго исторіей" 1), Въ Берлині, кромі исторіи и философіи, онъ слушалъ лекцій по геотрафіи и юриспруденціи. Въ конці своей жизни онъ даже очень серьезно заинтересовался естество- знашемъ. Изъ важныхъ отділовь научнаго знанія онъ оставался чуждъ только политической зкономіи. Но не нужно забывать, что историческая школа политической зкономіи зарождалась въ то время, когда историческое міросозерцаніе Грановскаго можно было уже считать сложившимся, что интересъ къ общественной стороні жизни народовъ въ ту эпоху вообще иміль чисто политически и юридическій характеръ, да и посліднее еще было новинкой, что экономическое направленіе, ділающее такіе успіхи въ исторической наукі нашихъ дней, возникло только послі смерти Грановскаго, можно сказать, даже лишь на нашихъ гла- захъ. Да, не забудемъ этого, и мы поймемъ тогда указанный пробіль въ историческомъ образованіи Грановскаго. Въ данномъ отношеніи онъ быль сыномъ своего времени, представителемъ той эпохи, когда между иеторіей и политической 9К0Н0МІЄЙ еще почти не было пунктовъ соприкосновенія 2). Вмісті съ тімь, однако, онъ и опережалъ свое время, требуя, чтобы исторія боліє сближалась съ общественными науками. Въ этомъ смислі не задолго до смерти, будучи деканомъ историко-филологиче- скаго факультета, онъ думалъ о разділеніи этого факультета на филологическое и историческое отділенія, причемъ предпо- лагалъ ввести въ посліднее "юридическій элемснтъ" 3). Это по- казываетъ, въ какомъ направленій измінялось у Грановскаго общее представленіе объ исторіи, которая у его современниковъ считалась "предметомъ" преимущественно только филологиче- скимъ.

Къ сожалінію, сочиненія Грановскаго не дають намъ возможности особенно подробно говорить о томъ, какъ онъ смо- тріль на отношеніе исторіи къ другимъ наукамъ. Во всякомъ случай это не тотъ шаблонный взглядъ на "вспомогательный науки", который былъ въ ті времена въ большомъ ходу. Отрывочный замічанія Грановскаго, однако, кое-что все-таки намъ дають и здісь. Въ одномъ місті онъ, напр., говорить о важности психологіи .въ изученіи характера, страстей, внутренняго развитая историческихъ діятелей", выражая вмісті съ тімь сожалі- ніе, что "историки нашего времени слишкомъ мало обращаютъ вниманія на психологическій элементъ въ своей наукі* Грановскаго интересовала при этомъ не одна психологія отдільнаго лица, но и психологія народовъ, по крайней мірі, въ смислі неодинаковой одаренности посліднихь въ духовномъ отяошеніи. Онъ только считалъ вообще преждевременнымъ строить по этому вопросу какія бы то ни было теорій, пока не сділано достаточная количества психологическихъ наблюденій 2). Конечно, Грановскій хорошо понималъ важное значеніе для исторіи данныхъ лингвистики и филологіи 4). Еще у Риттера въ Берлині научился онъ, даліе, высоко цінить и значеніе географіи5). Боль- шія надежды возлагалъ Грановскій вмісті съ тімь и на статистику, полагая, что .ей предстоитъ совершить для міра нрав- ственныхъ явленій тотъ же подвигъ, какой совершенъ естество- відініемь въ принадлежащей ему области" в). Но особенно, на- конецъ, занимала его мысль о томъ значеній, которое для исторіи должно йміть естествознаніе.

Эта сторона его историческаго міросозерцанія заслуживаете поэтому и особливаго вниманія. Уже въ курсі 1839 г. Грановскій проводилъ ту мысль, что исторія должна итги путемъ естествознанія. Черезъ тринадцать літь, въ своей актовой річи онъ говорилъ объ этомъ еще різне и опреділенніе. "Исторія,- говорилъ онъ именно,-по необходимости, должна выступить изъ крута наукъ филолого-юридическихъ, въ которомъ она долго была заключена, на обширное поприще естественныхъ наукъ. Ей,-продолжалъ онъ,--нельзя доліе уклоняться отъ участія въ рішеній вопросовъ, съ которыми связаны не только тайны про- шедшаго, но и доступное человіку пониманіе будущаго. Дій- ствуя заодно съ антропологіей, она должна обозначить границы, до которыхъ достигали въ развитіи своемъ великія породы чело- вічества, и показать намъ ихъ отличительныя, данныя природой и проявленный въ движеніи событШ, свойства. Каковъ бы ни былъ окончательный выводъ этихъ изслідованій, онъ принесетъ несомнінную пользу наукі, ибо сообщить ей большую положительность и точность* Это заявленіе было до такой степени необычно, что тогда же встрітило сильный отпоръ со стороны Кудрявцева, который въ своемъ разборі річи Грановскаго сді- лалъ ему весьма віскія возраженія, указавъ на то, что у исторіи есть свои задачи и свои пути для ихъ рішенія, и что исторія, конечно, должна пользоваться результатами естествознанія, не смішиваясь, однако, съ посліднимь 2). Впрочемъ, все это увлечете Грановскаго естествознаніемь сосредоточивалось, въ конці концовъ, около одного пункта, именно около вопроса о значеній человіческихь расъ въ исторіи народовъ. Въ одномъ году съ актовою річью Грановскій издалъ со своими примічаніями переводь статьи Эдвардса "О физіологическихь признакахъ челові- ческихъ породъ и ихъ отношеніи къ исторіи *. "Изслідованія Эдвардса,-говорить онъ въ вступленіи къ этой статьі, - обратили на себя общее вниманіе, ибо они показали впервые пользу, какую исторія и зтнографія могутъ извлечь изъ естественныхъ наукъ вообще и изъ физіологіи въ особенности. Эдвардсъ дока- залъ приложеніемь своихъ началъ къ частному случаю, что при рішеній вопросовъ о происхожденіи и родстві народовъ естество- відініе приводить къ тімь же результатамъ, какъ и исторія, съ того только разницею, что данныя, сообщаемый первымъ, обыкновенно отличаются большею точностью и опреділенностьюи *).

і) Сочиненія Кудрявцева, I, 59-60.

?) Тамъ же. I, 12.

9) Сочиненія Грановскаго, I, 29.

Что Эдвардсъ "впервые44 показалъ, какую пользу можетъ принести естествознаніе исторіи, это, конечно, было сказано въ увле- ченіи. Грановскій самъ упоминаетъ въ другомъ місті о заслугі Еибура, высказавшаго "несколько сильныхъ и плодотворныхъ мыслей о необходимости дать исторіи новыя, заимствованный изъ естествовідінія основы* *); самъ говорить, даліе, и о "ве- ликомъ твореній" Карла Риттера, указавшемъ на значеніе гео- графическихъ условій для исторіи; самъ, наконецъ, приводить длинную выдержку изъ статьи Бэра "О вліяніи внішней природы на соціальний отношенія отдільннхь народовъ и исторію человічества- »), и тімь самымъ уже совсімь лишаетъ себя права заявлять, что Эдвардсъ впервые указалъ на важность естествознанія для исторіи. При томъ объ этой важности Грановскій говорилъ лишь по отношенію къ одному вопросу, а этого всетаки было мало для того, чтобы переводить исторію изъ круга наукъ филолого-юридическихъ въ обширный отділь естествознанія. Вопросъ о человіческихь породахъ издавна за- нималъ Грановскаго а). На идеі борьбы расъ основывалъ свои историческія построенія Огюстенъ Тьерри, историкъ, которымъ особенно онъ увлекался въ молодости. Изъ философіи Гегеля Грановскій заимствовалъ свое представленіе о всемірной исторіи, въ которой каждый народъ выступаете представителемъ особой идеи, совершаетъ особую миссію. Историческая школа права пріучила его пользоваться понятіемь народнаго духа. Все это ставило передъ Грановскимъ вопросъ о значеній для исторіи

і) Тамъ же, І, її.

') Тамъ же, I, 14-17.

9) "Только ограниченность или невежественность,-писалъ онъ въ 1847 г. въ статье "Историческая литература во Францій и Германій,-могутъ равнодушно смотреть на велиюе успехи химіи и фивіологід. Кроме возможности безконечныхъ улучшеній во внешнемъ быте обществъ, дело идегь о решеніи вопросовъ, иерешимыхъ во всякой другий сфере. Для историка, напримеръ, разоичіе породъ человеческихъ существуетъ, какъ ИЄЧТО данное природою, роковое, необъяснимое ни въ причинахъ, ни въ слЄдствіяхь. Можно догады- ваться, что это равличіе находится въ ТЄСНОЙ СВЯЗИ СЪ началомъ національностей, что ОНО, какъ тайный деятель, участвуетъ въ безконечномъ множестве явленій; но одна физіологія въ состояніи въ этомъ случае перевести отъ догадки къ уразуменію самого закона. Во многихъ недавно вышедшихъ учеб- ныхъ книгахъ исторіи уже находятся предварительныя СВЄДЄНІЯ О перево- ротахъ и состояніи самой планеты нашей съ указан!емъ на новыя открьітія геологів и т. д.а. Тамъ же, стр. 209.

племенныхъ различій народовъ. Гегелевское обьясненіе не могло удовлетворить нашего историка. Уже Риттеръ наталкивалъ его на мысль искать обьясненія исторіи не въ одномъ процессе духовнаго развитія. Въ Москві интересъ Грановскаго къ гео- графіи, а чрезъ нее естественно и къ зтнографіи, поддерживали Фроловъ, надававшій "Магазинъ землевЄдЄніяа, и Ефремовъ, читавшій въ университете лекцій по географіи въ духе идеи Риттера. Наконецъ, близкое общеніе съ Герценомъ должно было также развивать въ Грановскомъ вкусъ къ общимъ вопросамъ естествознанія. Немудрено, что статья Эдвардса, дававшая, какъ ему казалось, "положительный, точный и определенный" ОТВЄТЬ на вопросъ о породахъ человечества, произвела на него сильное впечатлЄніе. Этимъ и объясняется то МЄСТО ВЪ рЄчи Грановскаго, противъ котораго возсталъ Кудрявцевъ, несмотря на то, что и ПОСЛЄДНІЙ не думалъ отрицать важности антропологическихъ изслЄдованій для исторіи Въ сущности, Грановскій быль слишкомъ большой идеалистъ, гуманистъ и даже спиритуалиста, чтобы сделаться матеріалистомь или натуралистомъ въ исторіи. Какъ человекъ широкаго ума, онъ не могъ бы замкнуться въ рамки какой-либо узкой доктрины, но опять-таки въ качестве человека съ широкимъ умомъ онъ не могъ не понимать той пользы, какую исторія могла извлекать изъ естествознанія. Постоянно прислушиваясь къ тому, что говорилось въ областяхъ зпанія, чуждыхъ ему, какъ спеціалисту исторіи, онъ не могъ не отражать на себе ТЄХЬ умственныхъ теченій своего времени, которыя вскоре после его смерти нашли самое рельефное и, благодаря этому, самое одностороннее внраженіе свое въ на- делавшемъ столько шуму труде Бокля. Правда, Грановскій быль знакомь далеко не со всімь, ЧТО совершалось въ области мысли въ этомъ направленій. Позитивная философія Конта осталась ему неизвестною, но ВЄДЬ И вообще о ней у насъ заговорили лишь въ конце шестидесятыхъ годовъ. ТЄМЬ не менее на Грановскомъ чувствуется уже приближеніе того времени, когда такъ широко поставлень быль вопросъ о значеній естествознанія для общественныхъ наукъ.

Это стремленіе Грановскаго поставить исторію въ связь не только съ филологическими и юридическими науками, но и съ философіей и съ естествознаніемь, лучше всего характери-

Соч. Кудрявцева, I, 47.

зуетъ широту его нйучнаго воззрінія. По его мысли эта связь притомъ не должна была быть чисто ввішнею, механическою. Исторія должна была внутренне проникаться философскими идеями, а не просто становиться во внешнее отношеніе къ ка- кой-либо системі, какъ къ чему-то, для нея совершенно чуждому и постороннему. Такъ же представлялъ себі Грановскій и отношеніе исторіи къ естествознанію. Онъ быль, напримірь, не- доволенъ тімь, какъ большинство историковъ пользовалось физическою географіей въ своихъ сочиненіяхь. Снабжая послід- нія "географическими введеніями, заключающими характеристику театра событий44, они этимъ нововведешемъ не приносили особенной пользы содержанію своихъ историческихъ произведе- ній, ибо географическіе обзоры у нихъ рідко бывали "соединены органически съ дальнійшимь изложеніемь, Предпославъ,- говорить еще Грановскій,-труду своему беглый очеркъ описываемой страны и ея произведена, историкъ съ спокойною совестью переходить къ другимъ, боліє знакомымъ ему предметамъ и думаете, что вполні удовлетворилъ современнымъ требова- ніямь науки. Какъ будто дійствіе природы на чоловіка не есть постоянное, какъ будто оно не видоизміняется съ каждымъ великимъ шагомъ его на пути образованности! Намъ еще далеко не извістни всі таинственныя нити, привязываюпця народъ къ землі, на которой онъ выросъ и изъ которой заимствуете не только средства физическаго существованія, но значительную часть своихъ нравственныхъ свойствъ. Распреділеніе произведе- ній природы на поверхности земного шаражнаходится въ тісній- шей связи съ судьбою гражданскихъ обществъ" 1). Грановскій хотіль именно, чтобы между исторіей и физическою географіей установилась боліє органическая связь, чтобы дійствіе природы на человіка разсматривалось, какъ постоянный исторический факторъ, чтобы при опреділеніи судебъ гражданскихъ обществу принимались въ расчете условія климата и естественныхъ произведен^ страны. Хотя, по вірному его замічанію, еще древніе замічали рішитсльное вліяніе географическихъ условій на судьбу народовъ а), многое въ этой области оставалось еще не- извістньшь, и Грановскій ждалъ отъ будущихъ изслідованій разъяснешя многосторонней связи, какая существуете между исторіей народа и природою заселяемой ими страны.

Современники Грановскаго не всегда понимали всю глубину его взглядовъ на этотъ предмете. Имъ могло казаться, что мысль о необходимости постоянно слідить за вліяніемь географиче- скихъ условій на историческое движеніе требовала отъ исторической науки какихъ-то жертвъ ея собственными интересами, хотя Грановскій и не говорилъ, что во всі свои моменты это движеніе одинаково находится во власти все однихъ и гЬхъ же природныхъ условій. Имъ могло казаться, кромі того, что Грановскій лишь односторонне понималъ взаимныя отношенія чело- віка и природы, признавая одно дійствіе послідней на перваго и упуская изъ виду обратное дійствіе человіка на природу Самъ Грановскій въ той же своей річи заявилъ, что, по его мнінію, "Монтескье довелъ мысль о зависимости человіка оте природы до такой крайности, что принесъ ей въ жертву самостоятельную діятельность духа" 6).

Мы прослідили ті научныя вліянія, подъ которыми складывалось историческое міросозерцаніе Грановскаго. Онъ не примкнулъ къ какой-либо опреділенной школі, заимствовавъ изъ каждой то, что въ ней было наиболіе научнаго. Философія Гегеля съ ея абстрактнымъ конструированіемь исторіи могла привлечь къ себі Грановскаго только нікоторнми своими сторонами, и общій ндеалистическій ея характеръ не помішаль Грановскому разглядіть важное значеніе естествознанія для исторіи, причемъ и въ самомъ увлеченіи своемъ новою мыслью онъ не дошелъ до крайностей натурализма. Воспитавшись до извіст- ной степени на идеяхъ французской либеральной школы исто- риковъ, онъ суміль тімь не меніе различить и оцінить научные элементы въ німецкой консервативной исторической школі права. Признавая заслуги послідней, Грановскій, какъ говорите его бюграфъ, «понималъ, что діятельность Ганса (профессора философіи, гегельянца, котораго Грановскій слушалъ въ Берлині), пробуждая въ слушателяхъ новыя требованія оте жизни и науки, такъ же полезна и иміете значеніе, какъ и діятельность Савиньи» *). Но это не былъ экклектизмъ, стремящійся прими- рить непримиримыя противорічія. Натура Грановскаго была художественная, гармоничная, но это отнюдь не была цельность узкаго, ограниченнаго, односторонняго, прямолинейнаго ума. Изъ каждаго направленій онъ заимствовалъ то, что въ немъ было наиболее ціннаго, и вмісгЬ съ тімь то однородное, что заключали въ себі всі эти направленія; цінно же было въ нихъ то, что ділало исторію наукою: этотъ научный характеръ быль тімь самымъ, что позволяло Грановскому сочетать въ своемъ историческомъ міросозерцаніи идеи столь несходныхъ между собою людей, какъ метафизикъ Гегель и натуралисть Риттеръ или Бэръ, какъ консерваторъ Савиньи и либералъ Огю- стенъ Тьерри.

Это широкое пониманіе исторической науки, которая иміеть своимъ предметомъ жизнь человічества во всемъ ея разнообра- зіи и многосторонности, составляло главную силу Грановскаго, какъ историка-мыслителя. Поздніе и на Уападі, и у насъ научность исторіи отожествляли съ объективизмомъ не въ смысле безпристрастія, которое диктуется историку трббованіями истины и требованіями справедливости, а въ смислі безстрастія, индифферентизма» апатическаго, если можно такъ выразиться, отноше- нія къ предмету изученія. По своей натурі, съ ея богато развитыми нравственными и общественными инстинктами, Грановскій не могъ сочувствовать такому отношенію къ наукі. «Систематическое построеніе исторіи,-говорить онъ въ актовой річи,-вызвало противниковъ, которые вдались въ другую крайность. Защищая факты противъ самоуправнаго обращенія съ ними, они називають всякую попытку внести въ хаосъ собитій единство связующихъ и объясняющихъ ихъ идей искаженіемь непосредственной исторической истины. Діло историка должно, по ихъ мнінію, заключаться въ вірной передачі того, что было, т. е.

въ разсказе... На историка возлагается обязанность воздерживаться отъ собственныхъ сужденій въ пользу читателей, кото- рымъ исключительно предоставлено право выводить заключенія и толковать по своему содержаніе предложенныхъ имъ разска- зовъ» 4). Еще решительнее заявляетъ Грановскій о праве историка судить, оценивать въ предисловіи къ аАббату Сугерію". "Исторія,-читаемъ мы здесь,-можетъ быть равнодушна къ орудаямъ, которыми она действуете, но человекъ не имеете права на такое безстрастіе. Съ его стороны оно было бы грехомъ, при- знакомъ умственнаго или душевнаго безсилія. Мы не можемъ устранить случая изъ отдельной и общей жизни, но нельзя допустить его тамъ, ГДЄ ДЄЛО идете объ ОЦЄНКЄ людей, на которыхъ лежите великая ответственность исторической роли. Приговоръ долженъ быть основанъ на верномъ, честномъ изученіи дела. Онъ произносится не съ ЦЄЛЬГО тревожить могильный сонъ подсудимаго, а для того, чтобы укрепить подверженное безчисленнымъ иску- шеніямь нравственное чувство живыхъ, усилить ихъ шаткую веру въ добро и истину" 7). Защищая необходимость внесенія въ исторію "единства связующихъ и объясняющихъ идейа, Грановскій ТЄМЬ самымъ отстаивалъ обязанность историка высказывать сужденіе о фактахъ, производить ихъ оценку, лишь бы приговоръ основывался "на верномъ, честномъ изученіи дЄлаа. Конечно, въ данномъ случае для научности существуете немалая опасность, и Грановскій не скрывалъ этой стороны дела. Въ своей знаменитой характеристике Александра Великаго онъ самъ признается, что, можете быть, былъ пристрастенъ къ македонскому завоевателю, не сумевъ "устоять противъ собственнаго увлече- ніяа *), и нужно заметить, что Грановскій, действительно, слиш- комъ поддался "обаянію этого, какъ онъ выразился самъ, вла- стительнаго даже за гробомъ лица". Воспитанный въ ту эпоху, когда художественные и моральные интересы продолжали еще играть важную ролъ въ исторической литературе, быть можетъ, онъ и не находилъ даже особенно нужнымъ принимать меры противъ возможности такихъ увлеченій. "Уличить Нибура въ пристрастіи не трудно,-говорить онъ въ своей статьі о немъ,- тЬмъ болЄе, что онъ не находилъ нужнымъ скрывать своихъ личныхъ МНЄНІЙ и считалъ себя въ праві произносить решительные приговоры надъ величайшими деятелями и собьітіями всеобщей исторіи; но самые рЄзкіе и несправедливые изъ этихъ приговоровъ поучительны для мыслящаго читателя, потому что въ ихъ основаній почти всегда лежить какой-нибудь усколь- знувшій отъ вниманія другихъ историковъ фактъ или оскорбленное нравственное чувство. Такойспособьизложенія исторіи,конечно, не можетъ служить образцомъ иди примЄромь для другихъ. Онъ быль по плечу Нибурув х). Уже то, что, оправдывая Нибура за его несправедливые приговоры, Грановскій ТЄМЬ не мєнЄє не совЄтоваль подражать въ этомъ великому историку, свидЄтель- ствуетъ, что идеаломъ нашего историка было все-таки безпри- страстіе, эта не только нравственная, но и умственная добродетель. Грановскій обладалъ ею въ высокой степени и, понимая очень хорошо, какою ПОМЄХОЮ для ученаго можетъ быть всякій національний, вероисповедный или партШный субъективизмъ, онъ даже предвиделъ для русскаго ума возможность "приступить безъ заднихъ мыслей къ разбору преданій, съ которыми болЄе или мєнЄє связано личное дЄло каждаго европейца" 8). Отсюда его нерасположеніе къ узкому націонализму, гдЄ бы онъ ни проявлялся. Его светлый умъ не мирился ни съ какою исключительностью, и онъ во имя той же идеи научнаго значеній исторіи, требовалъ, чтобы на нее смотрели не черезъ призму нацюнальныхъ предразсудковъ. Противники Грановскаго упревали его въ пристрастіи кь нЄмцамь. Онъ, действительно, вы- еоко цЄниль германскую науку, но это не мЄшало ему находить, что и этой наукЄ не мало вредилъ національний патріотизмь. "Національнім предубЄжденія,-говорить онъ въ статье w0 ро- довомъ быте у древнихъ германцевъ",-національнім предубЄжденія и твердая уверенность въ собственномъ превосходстве надъ другими народами имели большое вліяніе на господствующая въ Германій понятія о родной старине. НЄмецкіе писатели утверждаютъ, что въ эпоху первыхъ своихъ столкновеній съ римлянами германцы уже далеко оставили за собою дикое состо- яніе, и вслідствіе особенныхъ свойствъ, которыми исключительно наділила ихъ природа, стояли несравненно выше прочихъ народовъ, проходившихъ черезъ ті же ступени развитія. Всякая попытка объяснить отдЬльныя явленія древне-германскаго характера или быта аналогіями, заимствованными извні, долгое время считалась признакомъ исторической тупости, неспособной оцінить германизмъ въ его самостоятельной красоті" "Шат- кія опоры,-говорить онъ еще въ той-же статьі, - поддер- живающія зданіе, воздвигнутое німецкимь патрютизмомъ, ищу- щемъ въ прошедшемъ оправданій своимъ настоящимъ притя- заніямь, съ каждымъ днемъ оказываются несостоятельніе" 9). Эти національний предубіжденія німецкихь ученыхъ Грановскій порицалъ не за то, что они были німецкія, а за то, что были предубіжденіями, т.-е. не только не иміли научнаго основаній, но даже прямо противорічили элементарнымъ требо- ваніямь научности. Здісь, въ этомъ научномъ духі Грановскаго, подкріплявшемся его гуманностью, лежала причина его несо- чувствія и къ тімь русскимъ ученымъ и писателямъ, которые, по его словамъ, "приняли на-слово мистическія толкованія пущенныя въ ходъ німецкими романтиками" -). Грановскій обе- регалъ историческую науку, а съ нею и міросозерцаніе общества не только отъ произвола абстрактной мысли, господствовавшая) въ тогдашней философіи, но и отъ произвола конкретнаго чувства, находившаго свое внраженіе въ той или иной романтикі. И здісь, и "тамъ Грановскій являлся настоящимъ историкомъ,- прежде всего, значить, человікомь науки.

Весьма естественно, что такой ученый не могъ не понимать великаго значенія вопроса о методі исторіи, дабы послідняя могла стать дійствительною наукою. Историческая наука еще далека отъ совершенства, говорилъ Грановскій въ своей актовой річи, но причины этого лежать не въ безсиліи историковъ, а гораздо глубже: "оні заключаются въ отсутствіи строгаго метода и въ недовольно ясномъ сознаніи цілей нашей науки44 4) ."Пока исторія,-замічаєте еще онъ,-не усвоить себі надлежащего метода, ее нельзя будетъ назвать опытною наукою44 1). Не въ одномъ місті сочиненій Грановскаго мы находимъ его восторженный похвалы критическому методу, введенному въ исторію Нибуромъ г). Но критика источниковъ, это-только первый шагъ науки. Важно йміть принципъ для виділеній фактовъ, соста- вляющихъ существенное содержаніе исторіи. Представителю всеобщей исторіи на университетской каеедрі объ этомъ приходится вообще особенно думать. Эта мысль естественно занимала п Грановскаго еще во время подготовки его къ профессурі, и онъ рішиль вопросъ въ томъ смьіслі, что важно въ исторіи все, иміющее отношеніе къ развитію жизни человічества. На этой почві, говорить онъ въ наброскі 1839 г.,-"выборъ фактовъ также получаетъ твердое основаніе: важно то, что характеризуете духъ въ его разнообразныхъ переходахъ и дійству ете, опреділяя, на его развитіе; но такъ какъ степени этого влія- нія различны, то объемъ можете быть боліє или меніе по произволу, лишь бы было правильно опреділено соотношеніе фактовъ по степени вліянія." Въ исторіи это-"великіе люди44, цвіте народа, котораго духъ въ нихъ является въ наибольшей красоті; между собнтіями-великі© перевороты, которыми начинаются новые круги развитія; между положеніями-ті, въ которыхъ развитіе достигаете полноты своей; наконецъ, между формами-вели- кія общества, въ которыхъ народная жизнь просторніе движется и чище выражается: церковь и государство44 10). Этому взгляду на задачу исторіи Грановскій оставался вірень до конца жизни. Онъ не отрицалъ значеній за научнымъ разділеніемь труда, но самого его лично не влекли къ себі, .частныя изслідованія, безъ которыхъ не могла бы двигаться впередъ наука44, ибо "наука употребляете ихъ въ діло только какъ матеріалі 11). Въ такихъ изслЪдовашяхъ онъ притомъ и далеко не быль мастеромъ. Его магистерская диссер- тація, посвященная анализу историческихъ преданій, не принадлежитъ къ числу его лучшихъ рабовъ. Быть можетъ, обобщая некоторые действительные факты, онъ и не всегда былъ спра- ведливъ къ авторамъ ученыхъ изслідованій вообще. Едва ли, напр., можно безусловно согласиться съ тіми словами, которыми Грановскій начинаетъ свой разборъ книги Медовикова о латин- скихъ императорахъ. въ Константинополі. "Искусство составлять ученыя сочиненія,-читаемъ мы здісь,-особливо историческаго содержанія, въ наше время значительно усовершенствовалось. Писателю, нісколько знакомому съ литературой предмета, не трудно пріискать въ источникахъ нужныя для его сочиненія міста и свести ихъ потомъ въ одно цілое. Такъ какъ діло обыкновенно идетъ о внішней полноті и богатстві фактовъ, а не о дійствительной, въ глубь проникающей разработкі матеріалові то цільное изученіе памятниковъ становится безполез- нымъ и можетъ быть легко замінено справками" 12). Грановскаго привлекала къ себі не разработка частностей, а подведеніе об- щихъ итоговъ, что, какъ замічаеть онъ, вовсе не такое легкое діло, какимъ она многимъ представляется 13). И въ этомъ отно- шєніи, быть можетъ, Грановскій нісколько увлекался, ошибочно, конечно, думая, что въ исторической наукі нігь надобности возвращаться къ старымъ темамъ 14), какъ будто каждое поко- лініє и каждый народъ при общемъ совершенствованіи научнаго метода и расширены историческихъ идей не могутъ внести но- выхъ элементовъ въ пониманіе стараго, а иногда даже и прямо передЬдать это пониманіе по-новому. Впрочемъ, несколько рЄзкія и преувеличенныя заявленія Грановскаго въ этомъ направленій, быть можетъ, объясняются тЬмь, что многіе, понимая научность исторіи въ слишкомъ узкомъ и условномъ смысле, не хогЬли ВИДЄТЬ въ Грановскомъ серьезнаго ученаго и думали, что быть такимъ, какъ онъ, историкомъ очень легко. Историческая наука не сводится къ одной критике источниковъ, къ одному анализу фактовъ. Грановскій любилъ оперировать не съ источниками, а съ дознанными изъ нихъ фактами, ставя ЦЄЛЬЮ своею не изу- ченіе деталей, а широкія обобщенія. Въ своей статье "О родо- вомъ бытЬ у древнихъ германцевъ". онъ уже предчувствуетъ важное и общее значеніе сравнительна™ метода х). Еще въ наброске 1839 году онъ, какъ мы ВИДЄЛИ, ставить исторіи задачу "наблюдать однообразно повторяющіеся случаи и выводить законы или общія правила" 2).

Йсторико-философскіе интересы Грановскаго должны были неминуемо привести его поэтому къ мысли о томъ, что называлось въ его время историческими законами. Въ своемъ некрологе Грановскаго его товарищъ по профессуре Соловьевъ под- черкнулъ, что покойный "началъ свою профессорскую деятельность, когда умы молодого ПОКОЛЄНІЯ были сильно возбуждены великимъ стремленіемь, господствовавшимъ въ исторической науке, стремленіемь уяснить законы, которымъ подчинены судьбы человечества* '). Это стремленіе, действительно, обнаруживается уже въ историко-философскомъ наброске 1839 г., при чемъ главную задачу науки въ данномъ отношеніи представляетъ собою открнтіе и уясненіе закона развитія "ЭТО развитіе или исторія,-говорить здісь Грановскій,-совершается независимо отъ случая и произвола-по законамъ, какъ явствуетъ изъ простого заключенія, что всякое великое явленіе, всякое определенное направленіе народной жизни-поззія и проза, наука и искусство, различныя формы правленія, религіозння воззрінія- иміюте въ ціломь определенное во времени місто, когда они цвітуть; между тімь какъ искусственные способы доставляють имъ только мимолетное и бідное бнтіе". Сопоставляя отдельный міста, въ которыхъ выражены, къ сожалінію, всегда очень кратко взгляды Грановскаго на закономірносте исторіи, мы должны, однако, признать, что одинаково со всіми своими современниками онъ пользуется выражетемъ "законъ" въ слиш- комъ общемъ, а потому и въ довольно неопреділенномь и до- пускающеюъ разныя толкованія смислі. Въ одномъ місті, на- примірь, онъ понимаете законъ въ смислі этическаго идеала, къ которому должно стремиться человічество,-смішивая та- кимъ образомъ совершенно различныя вещи. Такъ, именно, онъ утверждаете, что "надъ всіми открытыми наукою законами историческаго развитія царите одинъ верховный, то-есть нравственный законъ, въ осуществлены котораго состоите конечная ціль человічества на землі" 15). Въ другомъ місті подъ закономъ понимается общій характеръ исторіи того или другаго народа. Исторія Востока, говорите Грановскій, "подчинена другимъ законамъ и развивается подъ другими условіями, нежели европейская" 16). Онъ еще не возвысился до того общаго представленій, по которому законы одинаково непреложны и въ природі, и въ исторіи. Будучи противникомъ фатализма и не обнаруживая полнаго единообразія въ исторіи отдільнихь народовъ, Грановскій хотіль положить різкую грань между законами природы и исторіи, не замічая, съ одной стороны, что отсутствіе одно- образія въ исторіи объясняется большею сложностью послідней, взаимодійствіемь отдільньїхь законовъ, а съ другой-вводя въ исторію такое пониманіе закона, которое само очень недалеко отъ фатализма. "Жизнь человічества,-говорите Грановскій,- подчинена тімь же законамъ, какимъ подчинена жизнь всей - зо -

природы, но законъ не одинаково осуществляется въ этихъ двухъ сферахъ. Явленій природы совершаются гораздо однообразнее и правильнее, ЧЄМЬ явленія исторіи. Растеніе ЦВЄТЄТЬ и даетъ плодъ въ данную, намъ заранее известную пору; животное не можетъ ни растянуть, ни сократить возрастовъ своей жизни. Такого правильнаго, опредЄленнаго развитія НЄТЬ въ исторіи. Ей дань законъ, котораго исполненіе неизбежно, но срокъ исполненія не сказанъ-десять ЛЄТЬ ИЛИ десять ВЄКОВЬ, все равно. Законъ стоить, какъ ЦЄЛЬ, КЪ которой неудержимо идетъ человечество, но ему нЄть дела до того, какою дорогою оно идетъ и много ли потратить времени на пути"

Это неопределенное, а иногда и прямо неверное пониманіе закономерности исторіи не приводило Грановскаго, однако, къ фатализму. Онъ не принадлежалъ къ числу ТЄХЬ историковъ, которые проповЄдуюте безсиліе человека передъ историческимъ рокомъ и слагаютъ съ личности всякую ответственность за ея ДЄЯНІЯ. "Смутно понятая философская мысль,-говорить онъ,- мысль о господствующей въ ходе историческихъ собьітій необходимости или законности приняла подъ перомъ некоторыхъ, впрочемъ, весьма даровитыхъ писателей характеръ фатализма. Школа историческаго фатализма снимаетъ съ человека нравственную ответственность за его поступки, обращая его въ СЛЄ- пое, почти безсознательное орудіе роковыхъ предопредЄленійа *). Онъ тутъ же объясняете, что имеете въ виду ИЗВЄСТННЯ про- изведенія французской исторіографіи, а Соловьевъ въ своемъ некрологе Грановскаго сообщаете намъ, что онъ "съ болыпимъ сочувствіемь отзывался о некоторыгь статьяхъ Эдгара Кине. Онъ сочувствовалъ въ нихъ порицаніямь той исторической системы, по которой успехъ сообщаете уже законность и оправ- даніе собнтіямь и которая исключаете справедливую оценку благородныхъ началъ или явленій, если они были заглушены

,) "Здісь-то,-продолжаете Грановскій,-вступаетъ во всЪ права свои отдельная личность. Зд?сь лицо выступ аетъ не какъ орудіе, а самостоятельно поборникомъ или противни коїть историческаго закона, и приинмаегь на себя по праву ответственность за ц*Ьлые ряды имъ вызванныхъ или задержанныхъ собьггій. Вотъ почему его характеръ, страсти, внутреннее развитіе становятся для мыслящаго историка важнымъ и глубоко занимательнымъ предметомъ изученія. Къ сожалішію, историки нашего времени слишкомъ мало обращаютъ вниманія на поихологическій элемеятъ въ своей наукЬ*. Тамъ же, II, 276-277 2) Тамъ же, I, 20.

или побеждены другими" 17). Самъ Грановскій въ актовой річи, характеризуя эту школу, отмЪтилъ, что ея "вліяніе обозначено печальными слідами не только въ наукЬ, но и въ жизни". "Сміемь сказать, - прибавляете онъ, - что такое воззрініе на исторію послужите будущимъ покол,Ьн1ямъ горькою уликою противъ усталаго и утратившаго віру въ достоинство челові- ческой природы общества, среди котораго оно возникло" 18). Закономірносте исторіи Грановскій понималъ, главнымъ образомъ, въ смислі ея органичности. Въ этомъ отношеніи на его міросозерцаніи съ особою силою сказалось вліяніе Савиньи и вообще науки XIX в. Уже во вступленіи въ курсъ 1839 г. онъ указывалъ на то, что самою плодотворною изъ идей, внесенныхъ философіей въ исторію, является "идея органической жизни. Она,-поясняете онъ,-произвела въ посліднія два или три де- сятилітія переміну въ обрабатывали исторіи и другихъ наукъ, какъ-то- язнкознанія. Она, - прибавляете онъ еще, - сообщила внутреннее единство, существенное условіе всеобщей исторіи" 8). "Смотря на исторію разумно,-говорилъ Грановскій въ своемъ курсі 1843-1844 гг.,-увидимъ, что въ ней господствуете органическое развитіе" 19). Въ началі своей діятельности онъ понималъ это историческое развитіе по аналогій съ индивидуальнымъ, причемъ прилагалъ идею организма къ цілому человічеству 6). Идея органическаго развитія, дійствительно, играете видную роль въ исторіи научныхъ идей XIX в., но уже родоначальники этой идеи стремились изгнать изъ исторіи идею преднаміреннаго лич- наго творчества, унизить до чрезвычайности роль личности въ исторіи. Грановскій не могъ примириться съ подобнымъ толко- ватемъ историческаго процесса. Правда, онъ заявлялъ свое не- согласіе съ гЬмъ преувеличеннымъ представлешемъ, какое иміли историки XYIII в. о личномъ, большею частью случайномъ, дій- ствіи въ исторіи. Онъ понималъ, что такое объяснеше историческихъ собнтій приписываете все безсмысленному владычеству случая, а это какъ нельзя боліє противорічило тому органическому взгляду па исторію, который былъ порождепъ новымъ научнымъ движеніемь 1). Но ВМЄСТЄ съ этимъ Грановскій не могъ не ВИДЄТЬ, что исторію нельзя свести къ одному простому, чисто механическому или стихійному процессу. "У исторіи,-говорить онъ,-дві стороны: въ одной намъ является свободное творчество духа человЄческаго, въ другой-независимыя оть него, данныя природою условія его деятельности. Новый методъ долженъ возникнуть изъ внимательнаго изученія фактовъ міра духовнаго и природы въ ихъ взаимодЄйствіи. Только такимъ образомъ можно достигнуть до прочныхъ, основныхъ началъ, т. е. до яснаго зна- нія законовъ, опред1шшщихъ движеніе историческихъ собнтій14 а). Грановскій хорошо понималъ всю ненаучность того взгляда на личность, который господствовалъ въ XVIII ВЄКЬ. Ученіе исторической школы объ органическомъ развитіи было благодетельной реакціей противъ этого воззренія. Но Грановскій, благодаря широті своего ума, не могъ подчиниться крайностямъ этой реакцій. Съ точки зрЄнія философіи Гегеля, съ точки зрЄнія исторической школы права, съ точки зрЄнія естествознанія человеческая личность могла казаться чЪмъ-то неимЄющимь самостоятельнаго значенія. Но съ точки зрЄнія исторіи, которая имЄеть дЄло прежде всего съ живыми людьми, этого быть не могло. Въ отрнвкЬ 1839 г. Грановскій, повидимому, еще вполне стойтъ на ТОЧКЄ зрЄнія "народнаго духа", въ которомъ историческая школа права видела начало и конецъ всякаго историческаго обьясненія. "На- родъ,-говорить онъ ЗДЄСЬ,-не есть скопленіе внЄшне-соединен- ныхъ лицъ, но живое единство, система многообразяыхъ силъ, надъ которыми владычествуете одна основная сила. Причины его существенныхъ наміненій лежать въ немъ самомъ. Основная сила есть народный духъ, который, при безконечномъ разнообразии лицъ и круговъ, къ которымъ они принадлежать: племена, общины, кланы,-отражается во всемъ, и, несмотря на разнородность частныхъ цілей, удерживаете одно общее направле- ніе. Народъ не составляется атомистически вслідствіе произвола, соглашенія или гнета обстоятельствъ, такъ же какъ языкъ его непроизвольно сочиняется. При всемъ могуществі внішнихь вліяній, котораго отрицать невозможно, внутренняя сущность народа, его особенность выходите не изъ нихъ. Духъ его-живая, діятельная сила, а не страдательная масса; онъ усваиваете себі все происходящее извні и кладете на него свою печать, какъ господинъ и хозяинъ" Въ этихъ словахъ, несо- мнінно, сказалось на Грановскомъ вліяніе школы Савиньи. На совершенно такой же идеі строило свои историческіе взгляды и то русское общественное направленіе, которое встрітило въ Грановскомъ сильную противъ себя оппозицію. Сохранивъ зерно истины, какое заключается въ ученій Савиньи о народномъ духі. Грановскій впослідствіи не хотіль уже видіть въ народномъ духі внраженія общаго непогрішимаго разума. Не стихійнре развитіе вложен ныхъ въ народъ задатковъ, а сознательная діятельность личной мысли стала казаться ему главнымъ факто- ромъ историческаго процесса. Воте что писалъ онъ въ 1847 году: "Оні (т.-е. массы) косніюте подъ тяжестью историческихъ и естественныхъ опреділеній, отъ которыхъ освобождается мыслью только отдільная человіческая личность. Въ этомъ разложеніи массъ мыслью заключается процессъ исторіи. Ея задача - нравственная, просвіщенная, независимая отъ роковыхъ опреділеній личность и своеобразное требовашямъ такой личности общество" 20). Въ этихъ немногихъ словахъ заключается уже совершенно иное пониманіе исторіи-пониманіе ея, какъ процесса, въ которомъ дійствуете личная мысль, личное сознаніе. Историкъ, изучавшій развитіе западно-европейскихъ народовъ и слідившій за современною ему общественною борьбою, не могъ, конечно, иначе понять роль личнаго начала въ исторіи. Это не мішало ему, однако, по-прежнему интересоваться индивидуальными особенностями нащональныхъ характеровъ, хотя вмісгЬ съ тімь и въ общемъ пониманіи этого вопроса Грановскій ушелъ впередъ сравнительно съ тімь, какъ представлялось ему діло сначала. Конечно, по отношенію къ "абстрактному представленію объ общечеловіческой природі", господствовавшему въ XVIIГ вікі, "признаніе индивидуальныхъ особенностей нащональныхъ характеровъ" было великимъ шагомъ впередъ 21), но новое направлені е, сосредоточивъ свое вниманіе на народномъ духі, забы~ вало, что народъ состоитъ изъ отдільннхь личностей, въ каждой изъ которыхъ проявляется общечеловіческая природа. Грановскій внесъ не только эту поправку въ новое историческое пред- ставленіе, но обратился еще къ антропологіи, чтобы въ физіоло- гическихъ особенностяхъ человіческихь породъ, а не въ абстракт- ныхъ построеніяхь німецкой философіи и не въ фантазіяхь политической романтики искать обьясненія нащональныхъ раз- личій.

Мы, конечно, не станемъ утверждать, чтобы Грановскій суміль разрішить научную загадку-о взаимныхъ отношеніяхь между индивидуальнымъ и общимъ въ исторіи. Достаточно того, что онъ признавалъ значеніе личнаго начала съ его сознатель- нымъ дійствіемь, съ его жизненною борьбою. Въ Грановскомъ не могъ упрочиться взглядъ німецкой исторической школы о чисто органическомъ, такъ сказать, безболізненномь и мирномъ историческомъ процессі. Вообще можно вмісті съ сенъ-симо- нистами и Огюстомъ Контомъ принять, что въ исторіи бываютъ двоякаго рода эпохи: эпохи органическія и критическія. Німец- кая историческая школа годилась для обьясненія первыхъ, но ко вторымъ ея идеи были непреложимы. Между тімь на нихъ-то и сосредоточивались интересъ и вниманіе Грановскаго. Въ 1849 году онъ чкталъ частнымъ образомъ лекцію о переходныхъ эпохахъ въ исторіи человічества и въ самомъ началі лекцій с діл алъ такое характерное заявленіе. .При самомъ началі мо- ихъ занятій исторіей,-сказ алъ онъ,-эти печальный эпохи приковали къ себі мое вниманіе. Меня влекла къ нимъ не одна трагическая красота, въ которую оні облечены, а желаніе услышать посліднее слово всякаго отходившаго, начальную мысль зарождавшагося порядка вещей. Мні казалось, что только здісь возможно опытному уху подслушать таинственный ростъ исто-

Сборникъ въ пользу студ. унив. св. Владиміра, стр. 315.

ріиг поймать ее на творческомъ ділі. И если долгое, глубокое изученіе не исполнило моихъ желаній, оно не охладило моихъ надеждъ- х). Переходныя эпохи, это-то самое, что сенъ-симонисты и Огюстъ Контъ называли эпохами критическими. Это не времена развитія уже данныхъ началъ, а времена паденія стараго и зарожденія новаго. Въ такія эпохи совершается борьба между отживающими и вновь возникшими началами, и если Грановскій съ особымъ интересомъ и сочувствіемь относился именно къ такимъ эпохамъ, то именно потому, что понималъ жизнь гораздо шире, нежели понимала ее німецкая историческая школа, не видівшая этой стороны исторіи.

Общій вопросъ о роли личности въ исторіи представлялся уму Грановскаго, главнымъ образомъ, въ одной изъ своихъ ча- стныхъ формъ, но за то въ формі, такъ сказать, наиболіе бросавшейся въ глаза при первомъ приближеніи къ этому предмету. Мы говоримъ, конечно, о великихъ людяхъ, объ ихъ историческомъ значеній. Такой вопросъ неизбіжно предъ каждымъ мыслящимъ историкомъ ставили новыя направленія въ наукі, ибо они совершенно подрывали тотъ культъ героевъ, которымъ характеризуется историческое міросозерцаніе ХУШ в. О значеній великаго человіка, какъ выразителя назрівшихь потребностей эпохи и, слідовательно, какъ о ея порождены, весьма красно- річиво говорилъ Гизо. Съ своей стороны Гегель создалъ цілую теорію великихъ людей, превративъ ихъ въ орудія, осуществля- ющія ціли всемірнаго духа. Въ этомъ подчиненномъ значеній признавалъ и Грановсвій роль великихъ людей въ исторіи. Но онъ не соглашался разлагать ихъ безъ остатка на элементы окружающей среды, не относя ничего на счетъ личныхъ свойствъ самого историческаго діятеля. "При изученіи,-говорилъ онъ,- каждаго великаго человіка, мы должны обратить вниманіе на личность его, на почву, на которой онъ выросъ, на время, въ которое онъ дійствоваль. Изъ этого тройного элемента слагается его жизнь и діятельность. Задача трудная, рішеніе которой предоставлено, если можно такъ выразиться, особенной исторической психологіи, иміющей цілью устранить временный и містньїя вліянія, видоизміняющія частныя свойства лица- 2). Въ исторіи народовъ и эпохъ Грановскій не забывалъ человіка, его личности, того, что ей принадлежитъ одной, независимо отъ окружанщихъ ее условій міста и времени. Онъ спрашивалъ вмісті съ тімь, что связано съ наэватемъ великаго человіка, въ чемъ заключается призваніе въ исторіи людей, означенныхъ именемъ великихъ. .Вопросъ этогь,-говорилъ онъ въ своей публичной лекцій о Тимурі,-не лишенъ нікоторой современности. Еще недавно поднимались голоса, отрицавшіе необходимость великихъ людей въ исторіи, утверждавшіе, что роль ихъ кончена, что народы сами, безъ ихъ посредства могутъ исполнять свое историческое назначеніе. Все равно сказать бы, что одна изъ силъ, дійствующихь въ природі, утратила свое значеніе, что одинъ изъ органовъ человіческаго тіла теперь сталъ ненуженъ. Такое воззрініе на исторію,-продолжаетъ Грановскій,-возможно только при самомъ легкомъ и поверхностномъ на нее взгляді. Но тотъ, для кого она является не мертвою буквою, кто привыкъ прислушиваться къ ея таинственному росту, видитъ въ великихъ людяхъ избранниковъ Провидінія, призван- ныхъ на землю совершить то, что лежить въ потребностяхъ данной эпохи, въ вірованіяхь и желаніяхь даннаго временя,, даннаго народа. Народъ есть нічто собирательное. Его собирательная мысль, его собирательная воля должны, для обнаруже- нія себя, претвориться въ мысль и волю одного, одареннаго особенно чуткимъ нравственнымъ слухомъ, особенно зоркимъ умствен- нымъ взглядомъ лица. Такія лица облекаютъ въ живое слово то, что до нихъ таилось въ народной думі, и обращаютъ въ видимый подвигъ неясныя стремленія и желанія своихъ соотече- ственниковъ или современниковъ. Но съ приведеннымъ мною прежде мнініемь соединяется другое столь же неосновательное, по которому великіе люди являются чімь-то случайнымъ, чімь-то такимъ, безъ чего можно обойтись. Замітимь по этому поводу, что велшиїя роль случая допускается только въ эпохи умствен- наго и нравственнаго ослабленія, когда человікь перестаетъ вірить въ законное движеніе собнтій, когда онъ теряетъ изъ виду божественную связь, охватывающую всю жизнь человічества" 1). Въ этихъ словахъ наиболіе полно выразился взглядъ Грановскаго на великихъ людей. Мы не будемъ разбирать его, чтобы рішить, въ чемъ можно и въ чемъ нельзя согласиться въ этомъ взгляді. Мы отмічаемь его, какъ одно изъ проявленій того общаго воззрінія, которое было въ болыпомъ ходу у историковъ и философовъ середины XIX в. Великіе люди суть люди прови- денщальные, призываемые къ разрішенію важныхъ историческихъ задачъ, назрівшихь общественныхъ вопросовъ, претворя- ющіе въ себі коллективный мысль и волю народа. Здісь личность представляется Грановскому съ другой стороны, нежели тамъ, гді онъ говорить о разложеніи личностью той стихійности, которая господствуетъ въ народномъ духі. Въ этомъ, однако, ніте противорічія: въ разныхъ містахь Грановскій отмітиль лишь разныя стороны въ тЬхъ отношеніяхь, какія существуютъ между выдающеюся личностью и массою обыкновенныхъ смерт- ныхъ. Грановскій былъ слишкомъ болыпимъ историкомъ для того, чтобы смотреть на людей лишь съ какой-либо одной, предвзятой точки зрінія, такъ сказать, подъ однимъ только угЛомъ. Сколько пониманія личныхъ особенностей историческихъ ДІЯ- телей и различной роли, какую они играютъ въ исторіи, заключаете въ себі хотя бы это превосходное місто изъ заключенія къ характеристик^ Людовика IX: "Разсматривая съ вершины настоящая погребальное шествіе народовъ къ великому кладбищу исторіи, нельзя не замітить на вождяхъ этого шествія двухъ особенно різкихь типовъ, которые встречаются преимущественно на распутіяхь народной жизни, въ такъ называемый переходный эпохи. Одни отмечены печатью гордой и самонадіянной силы. Эти люди идуте сміло впередъ, не спотыкаясь на развалины прошедшаго. Природа одаряете ихъ особенно чуткимъ слухомъ и зоркимъ глазомъ, но не рідко отказываете имъ въ любви и поззіи. Сердце ихъ не отзывается на грустные звуки былого. Зато за ними право победы, право историческаго успіха. Бблыпее право на личное сочувствіе историка иміюте другіе діятели, въ лиці которыхъ воплощается вся красота и все достоинство отходящаго времени. Они его дучшіе представители и доблестные защитники"

Какъ же, однако, - можно спросить себя, - долженъ былъ Грановскій мирить свое представленіе о деятельности великихъ людей, о роли личности въ исторіи съ новой идеей объ органичности исторіи, о ея закономірномь ході? На этоте вопросъ мы даходимъ отвіте совершенно ясный у самого Грановскаго- Въ статьі о реформацій въ Апгліи, заговоривъ о переміні, происшедшей въ поведеній Генриха VIII, онъ указываете на то, какое значеніе приписывали случаю въ XVIII столітіи. "Наше время,-продолжаете онъ,-перестало вірить въ безсмысленное владычество случая. Новая наука-филооофія исторіи поставила на его місто законъ, или лучше сказать, необходимость. Вмісті съ случаемъ утратила большую часть своего значенія въ исторіи отдільпая личность. Наука предоставила ей только честь или позоръ быть орудіемь стоящихъ на очереди къ исполнбнію историческихъ идей'4. Такъ передаете Грановскій взглядъ на роль личности, который былъ формулировать историками и философами XIX столітія. "Мы,-говорите онъ даліе,-не станемъ отрицать достоинствъ новаго воззрінія, конечно, боліє разум- наго, чімь предшествовавшее ему, но не можемъ не замітить, что оно такъ же сухо и односторонне". Замітивь, что исторіи "данъ законъ, котораго исполненіе неизбіжно", и который стойте, какъ ціль неудержимаго шествія человічества, онъ высказываете ту мысль, что "здісь-то и вступаете во всі права свои отділь- ная личность. Здісь,-говорите онъ,-лицо выступаете не какъ орудіе, а самостоятельно, поборникомъ или противникомъ историческаго закона и принимаете на себя по праву ответственность за цілне ряды имъ вызванныхъ или задержанныхъ собитій"

Грановскій не мопь долго держаться той точки зрінія, что великіе люди суть только орудія историческаго рока. Историче- скій фатализмъ былъ ему не по душі. Это ученіе устраняло какой бы то ни было нравственный судъ надъ отдільннми личностями, выступающими въ исторіи. Грановскому нужно было такое пониманіе роли личности, при которомъ ее можно было бы ділать ответственною за то, что сама она сділала хорошаго или дурного въ своей жизни. Мы виділи, что самому историческому закону Грановскій придавалъ моральное значеніе 22). Въ осуществлены нравственнаго закона онъ виділь конечную ціль человічества на землі 8), - ціль, къ которой оно идетъ, по его собственному внраженію, "неудержимо" 4). Отдільное лицо можете явиться самостоятельнымъ діятелемь, то помогая, то препятствуя процессу, осуществляющему нравственный законъ исторіи,-и воте за то или другое поведеніе въ этомъ СМІЇСЛІ ОНО и отвітствуете передъ судомъ историка. Съ другой стороны, этотъ нравственный законъ Грановскій понималъ, какъ мірку для оцінки людей и собкггій, и съ точки зрінія моральнаго на- строенія лица и моральности средствъ, какія оно употребляло въ жизненной борьбі: его сочувствіе не всегда было на стороні тіхь діятелей, которые пользовались успіхомь и двигали исторію впереди, тімь самымъ содійствуя историческому прогрессу. Содійствіе историческому прогрессу человічества нравственными средствами-вотъ что выше всего ціниль Грановскій въ историческомъ діятелі. Этимъ объясняется та симпатія, съ какою отнесся онъ, напр., къ личности Людовика IX. Правда, этотъ французскій король быль представителемъ старыхъ, отжи- вавшихъ началъ, но, думалъ Грановскій, "ни поборникамъ старыхъ, ни водворителямъ новыхъ началъ не дано совершить ихъ подвига во всей его чистоті и задуманной опреділенности. Изъ ихъ совокупной діятельности Провидініе слагаетъ нежданный и невідомий имъ выводъ. Счастливъ тотъ, кто носить въ себі благое убіжденіе и можетъ заявить его внішнимь діломь", Грановскій зналъ самъ это счастье, о которомъ онъ здісь такъ трогательно и тепло говорить, и онъ не думалъ, что лишь од- нимъ великимъ людямъ дано вкушать это счастье. "На вели- кихъ и на малыхъ, незамітннхь простому глазу, діятеляхь исторіи,-говорилъ онъ самъ,-лежить общее всімь людямъ при- званіе трудиться въ поті лица. Но они несуть ответственность только за чистоту наміреній и усердіе исполненія, а не за далекій послідотвія совершеннаго ими труда. Онъ ложится въ исторію, какъ таинственное сімя. Восходъ, богатство и время жатвы принадлежитъ Богу" *).

Какою-то тихою грустью, но вмісті съ тімь и бодрящею вірою въ добро віеть на насъ тутъ отъ историческаго міросо- зерцанія Грановскаго. На его чуткую, впечатлительную душу не могло не дійствовать зрілище человіческихь слезъ и стра- даній, зрілище разбившихся надеждъ и даромъ потраченныхъ усилій, зрілище пораженія добрыхъ и торжества злыхъ, но въ то же время, какъ историкъ, онъ не могъ пе видіть прогресса, осуществляемаго исторіей человічества. Грановскому пришлось жить и дійствовать въ ту эпоху, когда въ философіи исторіи безраздільно господствовала оптимистическая віра въ челові- ческій прогрессъ. Безотрадный пессимизмъ сталь ділать завое- ванія лишь во второй половині XIX віка. Опять-таки только

') Тамъ же, I, 389.

во второй половині XIX віка стало пользоваться нікоторнмь успіхомь воззрініе, замінявшеє идею прогресса, улучшенія, совершенствованія идеей зводюціи, т. е. безразличнаго развитія. Съ начала віка и во времена самого Грановскаго о прогрессі говорили и философы, и поэты, и сощальные утописты, и тотъ ясе самый прогрессъ былъ главною объединяющею идеею исто- риковъ, а нашъ историкъ воспитался въ духі этихъ прогрес- сивныхъ западныхъ идей.

Уже въ наброскі 1839 года Грановскій ставить въ заслугу XVIII віку, что онъ высказалъ "идею о совершенствовали, о прогрессі человічества. Въ средніе віка,-говорить онъ здісь,- какъ въ древнихъ теократическихъ государствахъ, господствовала нехристіанская мысль о постоянномъ упадкі человічества, который начался такъ рано, что времена, непосредственно слі- дующія за Христомъ, назывались aetas decrepita... XVITI вікь гордо сознавалъ свои подвиги и смотріль на дикихъ, съ которыми такъ часто приводили его въ сношенія открытая путеше- ственниковъ и торговля, какъ на первобытныхъ людей, между состояніемь которыхъ и европейскаго человіка лежалъ длинный рядъ ступеней развитія. Необходимость прогресса доказывать было нетрудно. Она заключается не въ одномъ стремленіи человіка къ улучшенію, но и въ умножающейся безпрерывно суммі знаній, опытовъ и т. д., которое преданіе хранить для общества" х). Грановскій даже перебираетъ взгляды на прогрессъ, высказывавппеся отдільними мыслителями XVIII віка, какъ-то взгляды Кондорсе а), Кондильяка 23), Канта 24). Онъ заявляете здісь, кромі того, о своемъ несогласіи сь теоріей "однообразная круговращенія", такъ какъ процессъ исторіи "совершается надъ вічно новыми предметами" Если въ исторіи и замі- чается круговращеніе, періоди силы и упадка, то это не исключаете прогресса, шествія впередъ человічества 25). Удивительно, что Грановскій не далъ міста развитію этой идеи въ своей актовой річи. Зато въ статьі объ исторической литературі въ 1847 г. мы находимъ такое изложеніе взгляда нашего историка на этотъ предмете: "Прогрессивное движете человічества,- именно говорите здісь Грановскій, - перестало быть вопросомъ для большинства мыслящихъ людей нашего віка, но излучистый ходъ этого движенія, его внішняя неправильность вызываюте со стороны его упрямыхъ отрицателей нікоторня возраженія, не лишенныя правдоподобія. Ихъ теорія опирается преимущественно на двойственномъ характері прогресса, который, если его раз- сматривать только съ одной стороны, всегда является порчею чего-нибудь существующаго, извістнаго, въ пользу еще не существующего, не вызваннаго къ жизни. Такое постепенное ис- каженіе формы, осужденной на смерть, можете продолжаться долго и быть тімь оскорбительніе, чімь прекрасніе она была въ порі своей зрілости, чімь неопреділенніе выступаюте наружу очертанія новой, не сложившейся формы. Но ссылка на это явленіе, много разъ повторявшееся въ судьбі цілаго человічества и каждаго отдільнаго историческаго народа, обнаруживаете въ защитникахъ теорій понятнаго движенія - односторонность взгляда или, что часто бываете, недобросовістную, добровольную сліпоту" 8). Читая эти строки, мы невольно вспоми- наемъ особый интересъ Грановскаго къ переходнымъ эпохамъ, ко временамъ отживанія старыхъ началъ и зарозденія новыхъ26), вспоминаемъ разділеніе имъ историческихъ діятелей на побор- никовъ именно или отживающихъ, или зарождающихся "историческихъ идейа -), вспоминаемъ и его замічанія относительно того, какъ изъ противоположныхъ стремленій вырабатывается единственный процессъ историческаго развитія 27). Въ общемъ, это развитіе прогрессивно, но у Грановскаго, % къ сожалЄнію, не совсбмъ ясно разграничены два разные оттЬнка въ единомъ по- нятіи прогресса,-съ одной стороны, творчество исторіей все но- выхъ и новыхъ формъ, неповторяемость пережитыхъ моментовъ, съ другой-улучшеніе, совершенствованіе человечества. Новизна не всегда прогрессивна, но это Грановскій не считалъ, невидимому, нужнымъ отметить, а къ этому онъ могъ бы еще прибавить, какъ бываетъ трудно всегда предвидеть, чтб приносять съ собою человечеству только-что зарождающіяся формы жизни '). Если бы спросили Грановскаго, считаетъ лй онъ себя обязаннымъ содействовать прогрессу въ смысле постоянной смены новаго старымъ безъ всякаго отношенія къ тому, какъ это отражалось бы на благе человечества, онъ, конечно, отвЄ- тилъ бы на такой вопросъ въ смысле пониманія прогресса, только какъ совершенствованія. И онъ не могъ иначе ответить. Грановскій ставилъ историческому процессу идеальную ЦЄЛЬ, отожествляя последнюю съ нравственнымъ закономъ -). Для осуществленія этой ЦЄЛИ ОНЪ приглашаете трудиться въ ПОТЄ лица и великихъ, и малыхъ деятелей исторіи, возлагая на нихъ нравственную ответственность за чистоту наміренія и усердіе исполненія "Теплымъ участіемь въ прошедшихъ и будущихъ судьбахъ человечества,-говорить онъ еще въ одномъ МЄСТЄ,- мы расширяемъ объемъ нашего личнаго существованія и делаемся некоторымъ образомъ причастными ВСЄМЬ уже совершен- нымъ или еще ИМЄЮЩИМЬ совершиться подвигамъ добра и про- СВЄЩЄНІЯ" А).

Въ историческомъ міросозерцаніи Грановскаго вопросы о значеній личнаго ДЄЙСТВІЯ ВЪ исторіи и о совершенствованіи человечества ИМЄЛИ не одно теоретическое, но и практическое значеніе. Смотря на исторію прежде всего, какъ на науку, внося въ эту науку философскія идеи своего века, согревая холодъ отвлеченнаго созерцанія прошлыхъ судебъ человечества этиче- скимъ отношеніемь къ этому самому человечеству, онъ хотелъ, чтобы наша наука была наставницею жизни, чтобы философія служила улучшенію жизни, чтобы теплое участіе къ судьбамъ человечества подвигало насъ на работу въ поте лица во имя идей добра и просвЄщенія. Вотъ поэтому историческое міро- созерцаніе Грановскаго и ИМЄЛО не только теоретическое, но и практическое значеніе, было не только дЬломъ научнаго или философскаго мышлешя, но и дЄлом?> нравственнаго и обще- ственнаго воспитанія современниковъ. Если Грановскій относился отрицательно къ тому чисто практическому значеній), какое ХОТЄЛИ придать исторіи древніе, то не потому, что вообще не признавалъ практическая значенія за исторіей и въ наше время8), а потому, что понималъ его гораздо шире. Вопросъ о пользе исторіи Грановскій ставилъ себе, еще готовясь къ профессуре. Уже въ известномъ намъ наброске 1839 года онъ говорить о томъ, что польза философски понятой исторіи заключается "практически въ познаніи закона временъ, которымъ въ обшир- номъ смысле определяется всякая деятельность" Эта несколько туманная мысль Грановскаго проясняется и получаетъ рЄзкія очертанія въ послЄдующихь заявленіяхь его о томъ же самомъ предмете. Въ 1848 г., приступая къ обзору содержанія книги Одена о Генрихе УІП Англійскомь, Грановскій высказы- ваетъ несколько общихъ мыслей о пользе исторіи.

Въ какомъ же смысле понималъ онъ общественную полезность исторической науки? На это намъ ясный и определенный ОТВЄТЬ дается следующимъ МЄСТОМЬ ИЗЪ актовой рЄчи, въ которой подробнее, чемъ гдЄ-либо, изложилъ Грановскій свою profession de foi. "Исторіи,-сказалъ онъ ЗДЄСЬ между прочимъ,- предстоитъ совершить для міра нравственныгь явленій тотъ же лодвигъ, какой совершенъ ЄСТЄСТВОВЄДЄНІЄМЬ въ принадлежащей ему области. Открнтія натуралистовъ разсЄяли вековые и вредные предразсудки, затмЄвавшіе взглядъ человека на природу: знакомый съ ея действительными силами, онъ пересталъ приписывать ей несуществующія свойства и не требуетъ отъ нея невозможныхъ уступокъ. Уясненіе историческихъ законовъ при- ведетъ къ результатамъ такого же рода... Исторія сделается въ высшемъ и обширнейшемъ смысле, чемъ у древнихъ, наставницею народовъ и отдельныхъ лицъ и явится намъ не какъ отрезанное отъ насъ прошедшее, но какъ целый организмъ жизни, въ которомъ прошедшее, настоящее и будущее находятся въ по- стоянномъ между собою взаимоцЄйствіиа Грановскій хотелъ, чтобы исторія была - наукою, но чтобы эта наука сама служила исторической жизни, уясняя ее человеку и научая его сознательнее, правильнее и съ болыпимъ успехомъ действовать въ этой жизни. Исторія въ этой роли должна воспитывать въ человеке явЄрное чувство действительности", жизненный смыслъ, и въ этомъ должна заключаться научная сторона вліянія исторіи на общество. Но Грановскій, при своемъ глубоко-этическомъ отношеніи къ человеку, не могъ ограничиться одного этою стороною. "Современный намъ историкъ,-говорить онъ,-еще не можетъ отказаться отъ законной потребности нравственнаго вліянія на своихъ читателей" 2). Этой стороне онъ приписывалъ особенно большое значеніе, да и его собственное нравственное вліяніе было громаднымъ, гораздо бблыпимъ и болЄе могуще- ственнымъ, ЧЄМЬ вліяніе строго-научное. Въ ТЄСНОМЬ СОЮЗЄ, какой въ историческомъ міросозерцаніи Грановскаго заключили между собою наука и этика, заключалась одна изъ причинъ его обаятельнаго ДЄЙСТВІЯ на слушателей и читателей. Многіе, правда, порицали за это Грановскаго, но онъ умЪлъ найти счастливое внраженіе, чтобы съ достоинствомъ ответить на дЬлавшіеся ему упреки. "Меня обвиняютъ,-сказалъ онъ однажды на публичной лекцій,-меня обвиняютъ въ томъ,что исторія служить мне только для висказиванія моего воззрЄнія. Это отчасти справедливо, я ИМЄЮ убЄжденія и провожу ихъ въ моихъ чтеніяхь; если бы я не ИМЄЛЬ ихъ, я не вышелъ бы публично передъ вами для того, чтобы разсказывать, больше или меньше занимательно, рядъ событШ" Грановскій, действительно, пользовался публичными лекціями для. проведенія въ общественное сознаніе своего историчеснаго міро- созерцанія, бывшаго, такъ сказать, поровну и научнымъ и моральными и его публичныя чтенія, действительно, проникнуты были этическимъ, гуманнымъ отношеніемь къ человеческой личности и къ человечеству 30). Съ самаго начала своей профессорской деятельности Грановскій уже заговорилъ передъ своими слушателями языкомъ этически настроеннаго человека. .Целями оправдывались средства, не могущія быть оправданными на суде нравственномъ: что нужды, если употреблялись средства не нравственныя, лишь бы употреблены были во имя благодЬтель- ныхъ для человечества идей!"-"Идеи не суть ИНДЄЙСКІЯ божества, которыхъ возять въ торжественныхъ процессіяхь и которыя давятъ поклонниковъ своихъ, суеверно бросающихся подъ ихъ колесницы".-Вотъ,-разсказываетъ Соловьевъ,-слова, раз- давшіяся въ аудиторіяхь нашего университета съ появлешемъ въ нихъ Грановскаго. Грановскій всіми силами своей любящей и сочувствующей души, всіми могущественными средствами своего живого, теплаго таланта сталъ противодействовать вредной крайности господствующаго направленій, и въ этомъ со- стоитъ его великая ученая и нравственная заслуга Мы уже виділи, что Грановскій нерідко возвращался къ опроверженію той мысли, что успіхь все оправдываетъ, что для достиженія необходимой діли всі средства одинаково хороши *). Другого чертою проповіди Грановскаго была глубокая терпимость. Его критическій умъ, его чуткая совість спасали его отъ какого бы то ни было фанатизма. Мнінія, которымъ онъ не сочувствовалъ, и личныя на него нападки, конечно, задівали его за живое. Однажды онъ писалъ одному изъ друзей, что на своихъ публич- ныхъ лекщяхъ, онъ "вообще хочеть полемизировать, ругаться, оскорблять" -), но вьгаолненіе выходило другое. "Во мні,-ха- рактеризовалъ онъ себя въ другомъ письмі,-дійствительно* глубокая ненависть ко всякой нетерпимости, неспособной уважать особенность взгляда, который у всякаго сколько-нибудь умнаго, мыслящаго человіка есть результатъ цілаго развитія, цілой жизни. Я не хвастаюсь своимъ скептицизмомъ, а говорю о немъ, какъ о факті: знаю, что это нічто болізненное, можегь быть, знакъ безсилія, но благодаренъ ему за то, что онъ воспи- талъ во мні истинную, гуманную терпимость. Нетерпимость понятна и извинительна только въ юноші, который думаетъ, что овладіль истиною, потому что прочелъ и горячо принялъ къ сердцу умную и благородную книгу» да въ людяхъ съ ограни- ченнымъ и жесткимъ умомъ, каковы, напр., протестантскіе богословы XVII и даже XIX в. Чімь ограниченніе умъ, тімь легче ему дается какое-нибудь маленькое убіжденіе, на кото- ромъ ему ловко спать. Да, исторія-великая наука, и что бы вы ни говорили объ естественныхъ наукахъ, онЄ никогда не дадуть человеку той нравственной силы, какую она даетъ" 31).

Въ только что приведенномъ. отрывке высказывается Гра- новскимъ мысль о воспитательномъ значеній исторіи и еще въ одномъ отношеніи. По этой мысли исторія должна содействовать развитію въ ЧЄЛОВЄКЄ и терпимости, какъ плода уваженія къ человеческой личности.

Вообще Грановскій ХОТЄЛЬ, чтобы университетская наука была органомъ ВОЗДЄЙСТВІЯ на общество. Его бюграфъ разсказы- ваетъ намъ, что онъ скорбелъ душою, видя, какъ непрочно было вліяніе университета на общественную жизнь. Онъ, Грановскій, указывалъ на то, что молодежь находилась подъ благотворнымъ вліяніемь науки лишь въ го\ы своего ученія. Едва только покидала она университетскія аудиторій и начинала жизнь окру- жающаго общества, какъ тотчасъ же съ нея какъ рукой снимало все то, чему она училась, что воспринимала. Грановскій хогЬлъ противодействовать этому, мечталъ объ изданіи журнала, читалъ публичные курсы по своей науке 32). Онъ глубоко понималъ общественное значеніе науки и въ этомъ смысле при тогдаш- нихъ крайне неблагопріятньїхь условіяхь сделалъ весьма многое для того, чтобы наука перестала быть ДЄЛОМЬ исключительно школы, хотя бы даже и высшей школы. Онъ ставилъ историческую науку въ связь не только съ философскимъ міросозерца- ніемь, не только съ нравственными явленіями, но и съ практическою общественною жизнью, съ тою самою жизнью; которая и сама, по его опредЄленію, должна была быть главнымъ пред- метомъ самой исторической науки. Если онъ отрешался отъ узко-утилитарнаго вгзгляда на исторію, то не для того, чтобы ВИДЄТЬ ВЪ ней предметъ кабинетной учености, школьнаго пре- подаванія или личнаго умозрЄнія, совершенно оторванный отъ жизни, отъ действительности, отъ современности. Еще во время своей поездки за-границу онъ привыкъ интересоваться совре- меннымъ міромь. Поэтому въ его представленій исторія не была изученіемь одного прошлаго. Онъ созерцалъ историческую жизнь, какъ процессъ, продолжающейся и въ настоящее время, и, видя въ современности плодъ прошедшаго, смотріль на нее вмісті съ тімь, какъ на сімя будущаго. Условіями, въ какія во времена Грановскаго была поставлена у насъ преподавательская и писательская діятельность, для него уничтожалась всякая возможность публичнаго изложенія своихъ взглядовъ на современный отношепія и события, какъ ни занимали его вопросы, волно- вавшіе тогда Западную Европу и обсуждавшіеся въ образован- ныхъ кружкахъ русскихъ людей. Не забудемъ, что Грановскій, котораго боліє всего занимали исторія общественная, политическая въ широкомъ смислі слова, привлекали къ себі "переходный эпохи", интересовала современность съ ея корнями въ не- далекомъ прошломъ,-въ своихъ историческихъ курсахъ ни разу не могъ читать о французской революцій; даже его курсъ по реформацій встрічаль нікотория затрудненія Странно было бы сомніваться въ томъ, понималъ ли Грановскій, какъ слідуеть, тісную связь, существующую между исторической наукой и современностью. "Исторія,-писалъ онъ въ 1847 г. въ своей статьі объ исторической литературі, - по самому содержанію своему должна боліє другихъ наукъ принимать въ себя современныя идеи. Мы не можемъ смотріть на прошедшее иначе, какъ съ точки врінія настящаго. Въ судьбі отцовъ мы ищемъ преимущественно объяснешя собственной. Каждое поколініе приступаете къ исторіи съ своими вопросами; въ разнообразіи историческихъ школъ и направленій высказываются задушевныя мысли и заботы віка" 2). На этомъ основаній обзоръ исторической литературы по его мысли долженъ былъ быть "отчетомъ О ДВИЖЄНІИ общественнаго мнінія въ Западной Европі", Иного взгляда на исторію, естественно, и не могло образоваться у человіка, еще въ молодыхъ годахъ изучавшаго французскихъ историковъ эпохи реставрацій, которые уміли тісно соединить занятія наукою со служешемъ злобамъ дня. Слідя за развитіемь исторической литературы, Грановскій не могъ не видіть, въ какомъ отношеніи стояло это развитіе къ движенію общественнаго мнінія. Бурный 1848 г. долженъ былъ сильно взволновать Грановскаго. За надеждами послідоваль рядъ разочарованій. "Какой-нибудь позд- ній историкъ,-говорилъ Грановскій въ 1849 г.,-умно и интересно дудеть объяснять, что теперь совершается, но каково переживать это современнику!" *). Соціальное движеніе, совершавшееся на Западі, также не могло не интересовать Грановскаго. Разбирая въ 1847 г. "Чтенія о римской исторіи" Нибура и "Исторію Грак- ховъ" Ницше, Грановскій отмЪчалъ существованіе въ Европе содіальнаго вопроса. "Настоящее положеніе и будущность бЄд- ныхъ классовъ,-писалъ онъ,-обращаютъ на себя преимущественно вниманіе государственныхъ людей и мыслителей Западной Европы, гдЄ пролетаріать действительно получилъ огромное значеніе. Но защитники старины, которые въ этомъ явленій видятъ НЄЧТО ДОСЄЛЄ небывалое, исключительно нашему времени принадлежащее и его обвиняющее, находятся въ странномъ быть можетъ, добровольномъ заблужденіи. На техъ путяхъ развитія, которыми шли ВСЄ историческія общества, за исключе- темъ патріархальннхь государствъ Востока, нельзя было избежать пролетаріата" а).

Но и въ самой Россіи развитіе общественной жизни и науки не позволяло историческому знанію оставаться совершенно чуждымъ вопросамъ современности. Во времена Грановскаго умственные верхи русскаго общества разделились на два лагеря, а главнымъ пунктомъ раздЄленія сделался, какъ всемъ известно, вопросъ объ отношеніи Россіи къ тому Западу, исторію котораго съ такою самостоятельностью мысли изучалъ Грановскій. Онъ не могъ, конечно, оставаться въ стороне отъ спора между западниками и славянофилами. Его занятія исторіей романскихъ и германскихъ народовъ влекли его въ лагерь западниковъ. Онъ, который осуждалъ національнне предразсудки немцевъ во имя идей науки и гуманности 33), не могъ, понятно, одобрить въ своихъ соотечественникахъ того, что напоминало ему несимпа- тичныя для него черты немецкой исторіографіи и публицистики. Развивъ въ себе всемірно-историческій взглядъ, онъ долженъ былъ быть врагомъ всякой исключительности и нетерпимости. Наконецъ, пониманіе имъ процесса исторіи, какъ разложенія массовыхъ пре даній личною мыслью, не позволяло ему соглашаться съ людьми, видевшими какъ-разъ въ этомъ массовомъ преданіи не только роковую силу исторіи, но и проявленіе выс- шаго разума исторіи.

Во время своего заграничнаго путешествія Грановскій столкнулся не съ однимъ германскимъ, но и со славянскимъ міромь- съ посл'Ьднимъ въ лиці, главнымъ образомъ, чеховъ. Въ ПрагЬ онъ сталъ учиться чешскому языку, да и вообще занимался по- томъ славянскими языками 1). Онъ познакомился также и съ выдающимися чешскими деятелями. Какъ человйкъ гуманный, онъ, естественно, выражалъ сочувствіе нащональнымъ стремле- шямъ славянъ и даже собрался написать статью о нихъ для русской публики, которая тогда о нихъ почти ничего не знала или знала очень мало2). Но какъ широко образованный историкъ, онъ не могъ разделять нащоналистическихъ притязаній западно- славянскаго .возрожденія". Въ 1838 г. своимъ друзьямъ, Станкевичу и Неверову, онъ писалъ слЄдук> щія строки о славян- скихъ языкахъ: "они могутъ быть полезны для филологическихъ изслЄдованій, а следовательно и для исторіи, но я СОВСЄМЬ другого ищу въ этой науке. Меня почти исключительно зани- маетъ развитіе политическихъ формъ и учрежденій. Это-одностороннее направленіе, но я не могу изъ него вырваться. Литературы нЄть ни у чеховъ, ни у сербовъ; историческихъ источ- никовъ также. Все это истреблено, а новое im Werden* 3). Конечно, современнымъ славистамъ легко было бы опровергнуть такое МНЄНІЄ О предметі ихъ изученія, но въ данномъ случае для насъ важна та мысль Грановскаго, что исторія славянъ ни съ чисто политической, ни съ всемірно-исторической точки зрЄнія не можетъ ИМЄТЬ ТОГО значенія, какое принадлежитъ народамъ романскимъ и германскимъ. Между прочимъ, Грановскій познакомился съ Шафарикомъ и въ своихъ письмахъ къ Станкевичу и Григорьеву передалъ содержаніе своего разговора съ этимъ зна- менитымъ славянскимъ ученымъ. "Я сказалъ ему,-читаемъ мы въ письме къ первому изъ названныхъ друзей Грановскаго,-что, по моему МНЄНІЮ, Лео правъ (речь шла о Лео), называя романо- германскія племена главными деятелями въ средней и новой исторіи, и что всемірное значеніе получили славяне только недавно, когда Россія вошла въ Европуа 4). "При всемъ, - писалъ

і) Станкевичъ, 83, 89.

8) Тамъ же, 83, 84.

в) Тамъ хе, 89.

4) Тамъ же, 81.

онъ Григорьеву,-моемъ уваженій къ его огромнымъ СВЄДЄНІЯМЬ, я не могу согласиться, что славяне не мєнЄє нЪмцевъ участвовали во всемірной исторіи. МНЄ кажется, что намъ принадлежитъ будущее, а отъ прошедшаго мы должны отказаться въ пользу другихъ. Мы не въ убытке при этомъ раздЄлЄ. Какъ ни говори, а все-таки исторія германцевъ теперь важнее славянской, въ связи съ всеобщею. Чрезъ два-три СТОЛЄТІЯ - другое ДЄЛО" ЭТИ строки были написаны, заметимъ, въ 1838 г.,- значить, еще до начала профессорской деятельности. Стало быть Грановскій возвратился изъ-за границы уже съ вполне сформировавшимся взглядомъ на положеніе славянства во всемірной исторіи 34). Мы ВИДЄЛИ, ЧТО, благодаря своей чуткости и широте своего ума, Грановскій охотно соглашался съ действительно научною истиною, отъ кого бы онъ ее ни узнавалъ, и если сла- вянскіе ученые не могли убедить его въ своемъ тезисе, то вина въ этомъ заключалась не въ неспособности Грановскаго воспринимать действительно научныя истины.

Своимъ противникамъ Грановскій казался крайнимъ запад- никомъ, презиравшимъ все родное. Такое мнЄніє было весьма далекимъ отъ правды. Мы уже упоминали, что національная исключительность нЬмцевъ его раздражала. Во время своего путе- шествія онъ до такой степени возмущался австрійскими порядками, что онъ совершенно искренне предпочиталъ Австріи Рос- сію *). Его горячій патрютизмъ не подлежитъ СОМНЄНІЮ, НО, говорить его бюграфъ, "любовь къ своему, основанная только на незнаній или непониманіи чужого, не имела достоинства въ глазахъ Грановскаго. Онъ не могъ высоко ЦЄНИТЬ національна™ чувства, если оно основывалось только на невежестве. ОНЪ не думалъ, чтобы образованность подрывала въ людяхъ любовь къ отечеству" 35). При новомъ взгляде на стихійное и роковое значеніе мас- совыхъ преданій, непросветленныхъ высшею общечеловеческою мыслью, Грановскій, повторяю, не могъ сочувствовать людямъ, которые, какъ ему казалось, именно и строили все свое міросо- зерцаніе исключительно на такой основі. " Многочисленная партія,-писалъ онъ въ 1847 г.,-подняла въ наше время знамя народність преданій и величаетъ ихъ внраженіемь общаго непо- грішимаго разума. Такое уваженіе къ массе неубыточно. Довольствуясь созерцаніемь собственной красоты, эта теорія не требуетъ подвига. Но въ основаній своемъ она враждебна всякому развитію и общественному успіху. Массы, какъ природа или скандииавскій Торъ, безсмысленно жестоки и безсмысленно добродушны... Не прибегая къ мистическимъ толкованіямь, пу- щеннымъ въ ходъ немецкими романтиками и принятымъ на слово многими у насъ въ Россіи, мы знаемъ, какъ образуются у насъ народныя преданія, и понимаемъ ихъ значеніе. СМЄЄМЬ, однако, сказать, что первыя представленій ребенка не должны определять деятельность зрЄлаго человека. У каждаго народа есть много прекрасныхъ, глубоко поэтическихъ преданій; но есть НЄЧТО выше ихъ: это разумъ, устраняющій ихъ положительное вліяніе на жизнь и бережно слагающій ихъ въ великія сокровищницы человека - науку и поззію" г). Быть можетъ, какъ разъ въ этомъ различномъ отношеніи къ массовому преданію и къ личному разуму заключалось главное основаніе разрыва между славянофилами и западниками. Грановскій притомъ совершенно вЄрно указывалъ на НЄМЄЦКОЄ происхожденіе русскихъ философскихъ толковъ о народномъ духе. Онъ самъ прошелъ черезъ эту ступень развитія. Въ наброске 1839 г. онъ еще самъ объявлялъ, что основною силою исторіи является народный духъ. "Врожденный геній народа,-писалъ онъ тогда,-происхожденіе котораго непроницаемо, сущность таинственна, выходить изъ своей сокровенности къ сознанію и исторіи чрезъ проявленія свои и долучають болЄе или МЄНЄЄ твердый образъ, смотря по мере силъ своихъ и успЄховь. Дела народа, его судьбы, учре- жденія, религія, языкъ, искусство - суть откровенія народнаго духа, органы его деятельности, ДЄЯТЄЛЬННЯ силы исторіи36 *). Это самое воззрЄніе Грановскій почти въ тожественныхъ выра- женіяхь повторилъ также и въ своемъ вступленіи въ курсъ 1843-44 г. 8). Грановскій хорошо понималъ превосходство такого взгляда надъ ТЄМЬ, который выставленъ былъ разсудочной философіей XVIII в., охарактеризованной имъ съ этой стороны въ наброскі 1839 г. г). Но онъ не остался на этой ступени по- ниманія, на которой строили свое зданіе тогдашніе славянофилы. Онъ снова созналъ значеніе личнаго начала въ исторіи, но не для того, чтобы вернуться къ оставленному воззрЄнію XVIИ в., а для того, чтобы вывести свое историческое міросозерцаніе на новую дорогу 2). Я говорилъ уже, что вопросъ о народномъ духе продолжалъ занимать Грановскаго и въ конце его ученой деятельности. Но въ данномъ вопросе теперь онъ отрешился отъ романтической мистики НЄМЄЦКОЙ философіи и исторіографіи. Ища обьясненія различія народныхъ характеровъ въ антропо- логіи, Грановскій не отрицалъ, однако, и того, что народный духъ не есть во всемъ своемъ объеме НЄЧТО данное изначала, а складывается и развивается подъ вліяніемь самой исторіи. Если онъ упрекалъ философовъ XVIII в. за то, что, по ихъ МНЄ- нію, "изъ человека можно все сдЄлать" 37), то, въ конце концовъ, не могъ онъ согласиться и со взглядомъ, будто исторія безсильна противъ роковыхъ опредЄленій народнаго духа и массового преданія, - того самаго именно преданія, которое, по его представленію, разлагается личною мыслью. Грановскому было бы вполне понятно теоретическое сведете сущности историческаго процесса къ взаимодЄйствію личности и общественной среды, темъ болЄе, что первая мысль объ этомъ сведеніи была высказана еще Гизо. XVIII векъ имЄть въ виду одно личное ДЄЙСТВІЄ, ВЪ XIX ВЄКЄ было создано - и въ первый разъ подъ именемъ народнаго духа - понятіе объ общественной среде. Въ мысли Грановскаго подготовлялся синтезъ этихъ двухъ понятій, и, говоря о ДЄЙСТВІИ ЛИЧНОСТИ на среду, онъ въ то же время долженъ былъ признавать и дЄйствіє личности на образованіе и развитіе народнаго духа. Однимъ изъ упрековъ, какой славянофильство дЄлало Западу, заключался именно въ томъ, что въ романо-германскомъ мірЄ получилъ развитіе односторонній прин- ципъ личности. Напротивъ, только развитая, только самостоя- тельная, только обладающая сильною волею личность была идеа- ломъ Грановскаго *).

Съ новою школою Грановскому пришлось столкнуться въ самомъ началі московскаго періода своей жизни: уже въ 1839 г. въ письмі къ Станкевичу онъ выражалъ сильную досаду на то, что "славянскій патріотизмі им-Ьдъ успехъ среди тогдашней молодежи 2). Съ другой стороны, его уже тогда стали упрекать въ пристрастіи къ немцамъ, на что Грановскій отвйчалъ упре- комъ въ неблагодарности къ Петру. Разъ онъ вообще такъ высоко ставилъ науку, какъ великую образовательную, воспитательную, общественную силу, наука была для него великимъ пршбрЪтешемъ, которымъ все человечество, а съ нимъ и Россія обязаны были Западу,-наука, въ которой, заметимъ, проявляется и работа личной мысли, разлагающей массовое преданіе. "Мы,- говорилъ онъ въ конце своей лекцій о Бэконе,-мы принимаемъ отъ Европы только ЧИСТЄЙШІЙ результата ея духовнаго развитія, устраняя все сторонній или случайный примеси. Наука Запада есть единственное добро, которое онъ можетъ передать Россіи. Примемъ же это наследіе съ должною признательностью къ темъ, которые приготовйли его для насъ, нежданныхъ на- следниковъ... Наше ДЄЛО увеличить эти сокровища достойными вкладами русской мысли и русскаго слова" 38). Участіе Россіи въ общечелов'Ьческомъ прогрессЬ, создаваемомъ работою мысли,- вотъ въ чемъ, главнымъ образомъ, проявлялись патріотическія чаянія Грановскаго. "Напоръ монгольскій,-говорилъ онъ въ за- ключеніи къ публичной лекцій о Тимуре, - не страшенъ болЄе Россіи, еще недавно ОДОЛЄВШЄЙ завоевателя болЄе грознаго, чЄмь великіе ханы. Бывппе властители наши должны въ свою очередь испытать русское вліяніе. Но Россія платить имъ не гнетомъ за гнетъ. Христианское государство вносить въ юрты дикарей истинную вЄру и неразлучныя съ ней образованность и гражданственность. Нашему отечеству предстоитъ облагородить и употребить въ пользу человечества силы, которыя до сихъ поръ действовали только разрушительно 2). Россія приняла образованность отъ просвЄщеннаго Запада и должна нести ее на вар- варскій Востокъ, - такова была для Грановскаго "историческая миссія" нашего отечества. Этою своею образованностью Россія обязана была реформі Петра: всякое просветительное дЄло въ Россіи представлялось поэтому нашему историку, какъ испол- неніе завЄтовь великаго преобразователя. "У насъ, - говорилъ онъ своимъ слушателямъ на лекцій послЄ защиты докторской диссертаціи, - у насъ общее прекрасное дЄло - посвятить наши занятія серьезному изученію, служенію Россіи, вышедшей изъ рукъ Петра I, удаляясь равно и отъ пристрастныхъ клеветъ иноземцевъ и отъ старческаго, дряхлаго желанія возстановить древнюю Русь во всей ея односторонности" а). Критическое отношеніе славянофиловъ къ реформе Петра Великаго отталкивало отъ нихъ Грановскаго: въ этомъ критическомъ отношеніи онъ усматривалъ измену идеямъ науки и прогресса.

Грановскаго тянуло къ Западу, славянофилы указывали на Византію. Грановскій не раздЄляль, однако, предубЄжденія противъ византійской исторіи, которое онъ замЄчаль у западныхъ ученыхъ 4). Онъ даже указывалъ русскимъ ученымъ, какъ на ихъ задачу - научно наследовать византійскую исторію 39). Но съ всемірно-исторической точки зрЄнія онъ не могъ придавать Византіи большого значеній въ исторіи общечеловЄческаго прогресса. "Нельзя не задуматься,-говорить онъ въ статье своей о Латинской имперіи,-нельзя не задуматься при вопросе: отчего великія творенія древней Греціи, бившія въ продолжены многихъ вЄковь предметомъ постояннаго изученія въ Константинополе, родныя тамошнимъ читателямъ по языку, на которомъ они написаны, обнаружили такъ мало вліянія на византійскую литературу, между темъ какъ одно прикосновеніе къ другой болЄе СВЄЖЄЙ ПОЧВЄ вызвало движеніе, имЄвшее результагомъ всестороннее обновленіе умственной жизни на ЗападЄ" 40). Современная наука дала свой отвЄть на этотъ вопросъ, понявъ сущность гуманистическаго движенія въ индивидуализме, быв- шемъ плодомъ болыпаго развитія личности на Западе. И этотъ отвЄть вполне сходится съ исторической философіей Грановскаго. Въ Византіи онъ не находилъ того начала, которое оживляло Западъ, и потому онъ не могъ приписывать ей такого же значенія, какъ Западу, въ развитіи человечества.

Опровергая воззрЄнія славянофиловъ, Грановскій упрекалъ ихъ въ непонпмаяіи западной исторіи. Правильному историческому образованію, немыслимому безъ занятій всеобщей исторіей, онъ приписывалъ-и совершенно справедливо-громадное значеніе въ дЄлЄ разработки прошлаго родной страны. "Не разъ,- свидЄтельствуеть его біографь,-высказывалъ онъ желаніе, чтобы лица, посвящающія себя трудамъ по исторіи Россіи, были подготовлены къ нимъ общимъ образованіемь и изученіемь исторіи другихъ народовъ, замечая, что исключительное занятіе русской исторіей оказываетъ неблагопріятное вліяніе даже на людей, ода- ренныхъ большимъ умомъ, дЬлаетъ неясными ихъ историческія воззрЄнія и узкими или односторонними ихъ симпатіи и МНЄ- нія" Въ этомъ смысле онъ требовалъ, чтобы у насъ не только преподавалась, но и самостоятельно изучалась всеобщая исторія. Вотъ почему съ радостью привЄтствоваль Грановскій появленіе "Судебъ Италіи" Кудрявцева, въ которыхъ ВИДЄЛЬ историческое произведете о Западё, какого у насъ доселЬ еще не бывало *). И Кудрявцевъ воспринялъ эту мысль Грановскаго о важности самостоятельнаго изученія у насъ исторіи Запада. "Изученіе всеобщей исторіи-писалъ онъ ВПОСЛЄДСТВІИ ПО поводу диссертаціи Ешевскаго,-изученіе всеобщей исторіи понемногу СПЄЄТЬ у насъ и начинаетъ приносить свои плоды. Мы всегда были за него и радуемся каждому новому его успіху. Намъ всегда пріятно было думать, что рядомъ съ ДЄЯТЄЛЬНОЮ разработкою русской исторіи можетъ идти у насъ съ уыгЬхомъ и основательное знакомство съ общими историческими вопросами. Ничто такъ не освобождаешь мысль отъ односторонности, какъ сравнительное историческое изученіе; ничто не придаетъ столько твердости сужденію, какъ повЄрка однихъ историческихъ явленій другими. Во всеобщей исторіи лежить міра заслугъ каждой народности общему человеческому делу. ЧЄМЬ дальше раздвигаются пределы историческаго знанія, ТЄМЬ больше расширяется умственный гори- зонтъ вообще. Отвергающее сравнительный способъ изученія исторіи сами добровольно лишають себя средства понять смыслъ некоторыхъ явленійа в). Эти прекрасныя слова могли бы быть сказаны и самимъ Грановскимъ, ибо въ нихъ ученикъ лишь повторить мысль своего учителя 4).

Грановскій первый создалъ въ нашей исторической литературе понятіе о всеобщей исторіи не какъ о простой сумме част- ныхъ исторій, а какъ о единомъ всемірно-историческомь ЦЄЛОМЬ, создалъ всемірно-историческую точку зрЄнія. Всемірно-истори- ческая точка зрЄнія вполне соответствовала широте его ума и гуманности его чувства. Она была первымъ источникомъ его протеста противъ всякой исключительности и нетерпимости, пользовавшейся историческою наукою въ какихъ-либо узкихъ и не- гуманныхъ целяхъ. Эту точку зрЄнія онъ вырабатывалъ въ тече- ніе всей своей преподавательской и писательской деятельности. Не нужно, конечно, думать, что онъ давалъ общіе обзоры всемірной исторіи, ибо это было бы и немыслимо въ университет- скомъ преподаваніи, но это значить, что и въ изложеніи от- дельныхъ перюдовъ онЄ умелъ выдерживать известный общій взглядъ

скаго. "Никто, конечно,-читаемъ мы здесь,-не будетъ спорить противъ важности и даже необходимости самостоятельная изученія главныхъ событий исторіи Запада и въ нашемъ отечестве. Если нужно основать независимость нашихъ собственныхъ сужденій въ ДЄЛЄ всеобщей исторіи, то достигнуть этого мы можемъ ие иначе, какъ самостоятельнымъ ея изучешемъ. Къ тому же по- буждаютъ насъ и успехи русской исторіи, сделанные ею особенно въ последнее ДЄСЯТИЛЄТІЄ. ОНИ предполагаютъ извествую степень зрелости созвавія, на которой историческое знаніе вообще становится одною изъ умствонныхъ способностей. Не забудемъ притомъ, что для полноты историческаго созерца- нія необходима сравнительная точка зрЄнія, а ова можетъ быть пріобрЄтона лишь основательнымъ знакомствомъ, кроме исторіи отечественной, съ прочими частями всеобщей исторіи человечества*. Тамъ же, т. III, стр. I-И. Б. Н. Чи- черинъ, бьівшій ученикомъ Грановскаго, посвятилъ свой трудъ объ .облает- ныхъ учреждешяхъ Россіи* Грановскому, котораго въ этомъ посвященіи назы- ваетъ своимъ "наставвикомъ и руководителемъ". яВъ широкомъ воззреніи его на жизнь и исторію,- говорить здесь, между прочимъ, Чичеринъ,- находили мы смягчсніе слишкомъ односторонняго или рЄзкаго направленій". Задушевный тонъ, какпмъ написано это посвященіе, свидетельствуетъ о томъ, что Грановскій былъ наставникомъ и руководителемъ въ науке не однихъ только "всеобщихъ историковъ".

Вотъ какъ Кудрявцевъ характеризуетъ его преподаваніе: "строго систематическое, последовательное изложеніе всего содержанія науки не было его ДЄЛОМЬ. Въ узкія тесныя рамки системы не любилъ онъ вводить прошлую жизнь человечества, какъ не умещается въ нихъ настоящее широкое ея развитіе. Въ своемъ изложеніи предмета онъ хотгьлъ быть вгьрнымъ самому историческому духу у вместо того, чтобъ заниматься разстановкой ВСЄХЬ ОТДЄЛЬНЬІГЬ явленій исторической жизни по местамъ. Онъ любилъ соприкасаться съ живыми сторонами исторіи. Великія эпохи, равно какъ и великія иеторическія личности въ особенности влекли къ себе его ввимавіе и надолго привязывали къ себе

Уже не разъ у називавшійся нами историко-философскій на- бросокъ 1839 года обнаруживаетъ въ только-что начинавшемъ свою деятельность профессоре стремленіе поставить свою науку на ту точку зрЄнія, которой онъ самъ впослЄдствіи далъ назва- ніе всемірно-исторической. Въ этомъ отрывке онъ различаетъ между "всемірною4" исторіей и исторіей "всеобщею", причемъ последнюю считаетъ выше первой 41). Мысль Грановскаго еще не отличается ЗДЄСЬ вразумительностью, гЬмъ болЄе, что онъ не даетъ опредЄленія этихъ понятій, если только они не были даны въ несохранившемся начале наброска. Повидимому, первая обозначала собою простую сумму частныхъ исторій, тогда какъ "суще- ственнымъ условіемь" всеобщей исторіи Грановскій считалъ "внутреннее единство" *). "Всеобщая исторія, - говорить онъ между прочимъ, - имЄеть, по понятію своему, предметомъ не весь родъ человЄческій, а только общее,. существенное въ немъ. Она есть исторія развитія человечества' в). Въ курсЄ 1843-4 года Грановскій говорилъ, что "всеобщая исторія, въ смысле органи- ческаго развитія есть не что иное, какъ исторія* некоторыхъ благословенныхъ народовъ, которымъ досталась высокая участь быть наставниками человечества и развивать историческія идеи, составляющія достоинство человечества" 4). ВпослЄдствіи онъ, кажется, оставилъ это дЄленіе, дабы выдвинуть на первый планъ одну только точку зрЄнія, въ которой сливались воедино оба раздЄленння прежде понятія. Въ актовой рЄчи о всеобщей исторіи говорится, что последняя "соединяетъ въ одно цЄлое разрозненный семьи человЄческаго рода" 6). Грановскій указываетъ здЬсь на то, что ни ГГолибій, находившій частный исторіи недостаточными, ни Дюдоръ Сицилійскій, обЄщавшій разсказать судьбы всего міра, какъ исторію одного государства, не создали всеобщей исторіи. "Древніе,-замЄчаегь нашъ историкъ,-раз- сматривали собнтія не съ всемірно-исторической, а съ надіо- нальной точки зрінія,.. не возвышались до содержанія общихъ судебъ человечества" "Понятіе о всеобщей исторіи было чуждо языческому міру и могло возникнуть не иначе, какъ подъ влія- шемъ христіанства" 42). Въ этой всеобщей исторіи Грановскій видЬлъ, какъ было упомянуто, не простую сумму частныхъ исторій, но ихъ взаимодЬйствіе, сближеніе отдЪльныхъ націй, культурное объединеше человечества. Въ своемъ курсе 1843-44 г. онъ имелъ уже въ виду,-"разумеется, въ отдаленной будущности,-исторію полнаго человечества, которая обхватить ВСЄ ДОСЄЛЄ нетронутая исторіею части земли, и время, когда всеобщая исторія перестанетъ быть исторіей отдельныхъ народовъ" -). Весьма естественно, что его радовали всЄ проявленія историческаго объединения народовъ. Его привлекалъ къ себе образъ македон- скаго героя съ его всемірно-историческою ролью. Онъ преклонялся передъ геніемь Петра, пріобщившаго Россію къ передовой цивилизаціи человечества. Везде, гдЄ только замечался болЄе тесный союзъ между членами великой семьи, называемой человЄ- чествомъ, онъ видЄль дЄйствіє той гуманности, которая должна была по его представленій) служить спайкою для разрозненныхъ частей одного общечеловЄческаго цЄлаго 43). "Онъ любилъ,-говорить о Грановскомъ Кудрявцевъ,- онъ любилъ слЄдить за чело- векомъ на всехъ степеняхъ его развитія, безъ различія мЄста и времени... ГдЄ только находилось какое-нибудь людское общество, тамъ непременно хотЄла присутствовать и неутомимая мысль нашего ученаго. Когда одни народы такъ неуклонно идутъ впередъ въ этомъ развитіи,-спрашивалъ онъ самъ себя,-для чего другіе такъ неизмеримо отстали отъ нихъ и какъ будто навсегда окаменіли въ своихъ формахъ?' Съ той же всемірно-историче- ской точки зрінія интереса ко всему человіческому, онъ, говоря опять словами Кудрявцева, "слЬдшгь за ВСЄМЬ ТЬМЪ, ЧТО делалось и происходило вокругъ него. Современныя общественная явленія не ИМЄЛИ,-прибавляетъ Кудрявцевъ,-между нами более воспріимчиваго органа для себя" 1). Основою этой всемірно- исторической точки зрЄнія быль у Грановскаго, конечно, глу- бокій, по характеру своему не только научный, но и этичесюй интересъ къ человеку, къ человеческой личности, къ ея внутреннему міру, къ ея внешнимъ судьбамъ, ко всему человеческому, где бы то ни было и когда бы то ни было. Его занимали и жители Океаніи 44), и судьбы еврейскаго народа 3), и древній классическій мірь 45), и Западная Европа въ средніе века и новое время,-бывшая, впрочемъ, главнымъ предметомъ его интереса,-а въ ней поочередно отдельные народы; магистерская же диссертація Грановскаго была посвящена поморскому славянству. Его ближайшіе ученики дивились "неистощимости его знаній": не было въ исторической литературе,-свидетельствуетъ Кудрявцевъ,-"довольно темнаго уголка, въ который бы онъ не успелъ заглянуть" 6). Такая разносторонность историческаго интереса Грановскаго, понятная при широті его общаго взгляда на жизнь и на науку, стояла въ полномъ СООТВЄТСТВІИ СЪ ТОЮ универсальною точкою зрЄнія, которую онъ вводилъ въ исторію. Кудрявцевъ свидетельствуетъ намъ еще, что Грановскій "хогЬлъ полнаго человека и искалъ его во всей литературе, прошлой и современной. ІІозтическіе памятники разныхъ временъ и народовъ были постояннымъ и любимымъ предметомъ его изученія" г). Это тоже указываетъ на то, что Грановскому ничто человеческое не было чуждо. Съ ранней юности онъ пристрастился къ литературе, и, быть можетъ, впервые на иностранныхъ писателяхъ онъ воспиталъ въ себе ту способность понимать все человеческое, которая легла въ основу его научной всемірно-исторической точки зрЄнія. И она, эта точка зрЄнія, повторяемъ, была лучшимъ пло- домъ его историческихъ занятій.

Я окончилъ взятую на себя задачу. Мы ВИДЄЛИ, ЧТО Грановскій не только на словахъ признавалъ важность теоретической выработки для себя историческаго міросозерцанія. Мы видЄли, что въ своемъ понимаю и задачъ исторіи, какъ науки, онъ сое- динилъ въ самостоятельномъ синтезе воззрЄнія лучгаихъ представителей современнаго ему знанія. Мы видЄли еще, что онъ искалъ обогатить исторію идеями и данными другихъ наукъ, начиная съ философіи и кончая естествознашемъ. Мы видЄли далее, въ чемъ заключается его общій взглядъ на процессъ исторіи, на закономерную необходимость этого процесса, исключающую, однако, фатализмъ, на его органичность, не устраняющую, впрочемъ, личнаго дЄйствія, на его прогрессивность, сообщающую исторіи внсшій смыслъ осуществленія идей истины и добра. Мы видЄли также, что Грановскій признавалъ за своей наукой великое образовательное, воспитательное, общественное значеніе и, чутко отзываясь на запросы современности, хотелъ чтобы наука, настоящая историческая наука, отрешенная отъ какихъ бы то ни было предразсудковъ, говорила свое авторитетное слово обществу и въ этомъ смысле была действительною наставницею жизни. Мы видЄли, наконецъ, что во всемірно-исторической, гуманной и уневерсальной точкЄ зрЄнія это общее представленіе о науке, это историческое міросозерцаніе нашло свое завершеніе, свой венецъ. Мы, действительно, видЄли все это, потому что намъ нигде не приходилось догадываться о томъ, о чемъ ду- малъ Грановскій и какъ думалъ Грановскій обо всемъ томъ, о чемъ мы говорили. Мы передавали его мысли большею частью его же собственными словами, лишь въ редкихъ случаяхъ прибегая къ показашямъ людей, которые его знали хорошо. И если только я верно воспроизвелъ историческое міросозерцаніе Грановскаго, если правильно опредЄлшгь взаимныя отношенія между отдельными его идеями, то можно будетъ сказать, что въ этомъ міросозерцаніи, широкомъ и благородномъ, хотя и не всегда со- гласованныя между собою слились на ПОЧВЄ гармоничной, любящей природы самого Грановскаго лучшія научныя и прогрес- сивныя теченія европейской мысли.

Исторія, какъ понималъ ее Грановскій и какъ онъ ей училъ другихъ, наиболее подходила ко всему складу его ума, его характера. "Грановскій,-говорить о немъ прекрасно знавшій его Герценъ,-сильно сочувствуя тогдашнему научному направленії), не ИМЄЛЬ ни любви, ни таланта къ отвлеченному мышленш. Онъ очень вЄрно понялъ свое призваніе, избравъ главнымъ предме- томъ занятій исторію. Изъ него бы никогда не вышелъ ни отвлеченный мыслитель, ни замечательный натуралистъ. Онъ не вы- держалъбы ни безстрастную нелидепріятность логики, нибезстра- стную объективность природы; отрешаться отъ всего для мысли ИЛИ отрешаться отъ себя для наблюденія онъ не могъ; ЧЄЛОВЄ- ческія дела, напротивъ, страстно занимали его. И разве исторія не та же мысль и не та же природа, выраженная инымъ проявле- темъ? Грановскій думалъ исторіей, учился исторіей и исторіей делалъ потомъ пропаганду" 46). Быть можетъ, въ исторіи же онъ черпалъ и нравственное ободреніе и силы для жизненной борьбе. Исторія въ его представленій должна была быть нравственнымъ судомъ потомства, и "въ возможности такого суда" онъ ВИДЄЛЬ "НЄЧТО глубоко утЬшительное для человека. Мысль о такомъ суде,-говорилъ онъ,-даетъ усталой душе новыя силы для спора съ жизнью" -).

Историческое міросозерцаніе Грановскаго, сказалъ я въ на* чалЄ, характеризуете не только его личность, но и ту стадію на- учнаго развитія, на которой находилась его эпоха. Можно-ли, однако, сказать, что міросозерцаніе Грановскаго въ настоящее время иміеть лишь историческое значеніе? Какъ и во всЬхъ проявлен!яхъ человіческаго духа, и въ этомъ міросозерцаніи, конечно, есть много личнаго и временнаго иу какъ все личное и временное, преходящаго, но въ немъ же, какъ во всемъ, въчемъ проявляются лучшія стороны челов-Ьческаго духа, есть НЄЧТО общечеловеческое-безсмертное и вічное. Грановскій уміль возвышаться до созерцанія этого непреходящаго, но постоянно раз- вивающагося начала человечности, до этого безсмертнаго и вЄч- наго, и тамъ, гдЄ онъ являлся пропов'Ьдникомъ идей науки и гуманности, онъ былъ именно пропов'Ьдникомъ самыхъ живыхъ самыхъ жизненныхъ, самыхъ животворящихъ человеческих ъ идей. Онъ первый внесъ ихъ у насъ въ изученіе и преподаваніе всеобщей исторіи, и въ этомъ его великая личная заслуга. Онъ самъ ум-Ьлъ чтить того, "кто явнымъ д-Ьломъ или невЪдомымъ, духовнымъ участсемъ сод'Ьйствовалъ осуществленію историческаго закона" *), но и самъ же онъ подвигомъ своимъ заслужить право на благодарную память потомства за оставленное намъ на- слідіе. Наслідіе это-въ понятіи научной исторіи, какъ органа умственнаго, нравственнаго и гражданскаго воспитанія обще- ственныхъ силъ для жизненной борьбы во имя высшихъ требо- ваній человечности.

О Сочиненія Грановскаго, I, 240.

Інформація, релевантна "Историческое міросозерцаніе Грановскаго"

1. Предисловіе ко II тому.
   историческихъ типовъ" идеолога славянофильства Данилевскаго, первоначально появившаяся въ журналі "Русская Мысль" за 1889 г. Грановскій и Данилевскій принадлежали къ разнымъ поколйшямъ, но и тотъ, и другой въ своихъ историко- философскихъ взглядахъ одинаково являются истолкователями тЬхъ двухъ противоположныхъ направленій русской общественной мысли, какими были западничество п славянофильство:
   
2. От авторов
   исторической науке необходимо для того, чтобы шире и глубже отобразить прошлое. Без учета комплекса взглядов, существующих в исторической науке, нельзя постичь суть исторических процессов, а следовательно, и эффективно использовать опыт поколений. Казалось бы, сказанное выше - это банальная истина, но она подчас не учитывается в исторических учебниках и учебных пособиях. В них по-прежнему
   
3. 1.Поиски в области методологии
   исторические катастрофы и переломы... всегда располагали к размышлениям в области философии истории, к попыткам осмыслить исторический процесс». Но, критически оценивая прошлое, следует избегать нигилизма. Однако как этого добиться, каким ориентирам отдать предпочтение? Как всегда, на переломном этапе заново встают мировоззренческие и методологические проблемы исторического познания. Сейчас
   
4. 2.«Да знаете ли Вы ,что такое Россия?»
   исторических известий и выводов историков. Вторые же, опираясь на надежные исторические свидетельства, не нашли пока убедительного лингвистического обоснования. Но, участвуя в этой дискуссии или следя за ней, следует учитывать, что само по себе происхождение названия страны не является решающим для проблемы генезиса государственности. Так, славяноязычные болгары носят имя тюркского племени,
   
5. 2.Крестьяне средневековья. Особенности положения и менталитета
   исторический анализ крестьянского общественного сознания - одна из задач современной исторической науки. Важнейшей его стороной являются религиозные представления крестьянства. Для крестьянского мышления характерен известный консерватизм. «Старина», «обычаи предков» - вот ключевые понятия, открывающие тайны духовной жизни и поведения крестьянства, идет ли речь об общинных распорядках, технических
   
6. 4.Вопросы изучения народных движений
   исторически. Народно-демократические традиции, уходящие корнями в далекое прошлое, влияние религиозных институтов, а позднее зарождение сословного представительства в лице земских соборов во многом ограничили и «облагородили» всевластие правителей, сыграли определенную роль в регулировании общественных отношений, но у России в отличие от стран Запада не было исторического времени и внешних
   
7. 5. Вечный интерес, вечные споры Иван Грозный и Петр Великий
   исторического материала. Правление Ивана Васильевича (1547-1584) вместило в себя развитие русского централизованного государства, крупные административные реформы и страшный террор опричнины, победы над Казанским и Астраханским ханствами и разорение подмосковных земель крымскими татарами, впечатляющие достижения в области культуры и изнурительную Ливонскую войну, начавшуюся для России
   
8. Петр Великий
   исторических и историко-философских трактатов стали сподвижники императора Ф. Прокопович, П. Шафиров, А. Манкиев и др. Феофан Прокопович являлся заметным политическим деятелем, одним из учредителей Синода, ярким публицистом. Такие его работы, как «Слово о власти и чести царской» и «Надгробное слово о Петре I», были пронизаны восхвалением всех проводимых государем реформ, всей его внешней и
   
9. 6.Новое в археологическом изучении древнерусского города
   исторический рассказ о городах, но в этих текстах слабо отражена ситуация, позволяющая обучающемуся понять, как за последние полвека расширились и углубились знания о древнерусском городе. Между тем, это случилось по большей части благодаря археологии, т.к. новые данные о городе, особенно для периода от Х до XV вв., поступили в распоряжение науки в значительной степени в результате
   
10. Новгород.
    историческими фактами, позволили В.Л. Янину реконструировать возможный политический механизм возникновения Новгорода. Немаловажными при этом оказались результаты изучения мест княжеской резиденции: Городища в 3 км от Новгорода на правом берегу Волхова и Ярославова дворища на этом же берегу реки, но в самом Новгороде. Городище было такой резиденцией с момента призвания скандинавского князя,
    
11. Псков.
    исторических наук В.В. Седов) и созданием в 1983 г. Псковской экспедиции, в научный состав которой вошли археологи, ранее работавшие в Пскове, и новые сотрудники. Уже в 1983 г. вышел из печати сборник «Археологическое изучение Пскова», включивший как обобщающие статьи, так и публикации по отдельным раскопам. Подробные публикации были продолжены в двух последующих сборниках того же наименования,
    
12. Москва.
    исторического музея. Института археологии АН СССР, Государственных музеев Московского Кремля, Главного управления по контролю за охраной памятников истории и культуры г. Москвы, Музея-заповедника Андрея Рублева, Музея архитектуры. На территории современного города, кроме культурного слоя, выявлено свыше 200 археологических памятников, начиная от каменного века до периода средневековья.
    
13. 1. Национальный характер
    исторической, философской и вообще в гуманитарной науке проблема национального характера не ставилась. В советское время господствовала идея интернационализма, а в застойный период - теория новой исторической общности, объединяемой понятием «советский народ». Такой идеологический подход предусматривал поиски унифицирующих тенденций в жизни населения СССР в противовес изучению национальных черт и